Владислав Стрелков - «Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

– Ущ! – Монгол в кольчуге медленно подходил ко мне. Живой, падла. И как уцелел в первой сшибке?

– Ты силный богатур, урус, – прохрипел он. – Мне будет сайн [7] Сайн – хорошо (ий, ая) (монгольск.) убит тебе.

Я поправил щит и покачал саблей.

– Ты понимаешь нашу речь, степняк?

– У меня пять боол [8] Боол – рабы (монгольск.) урус! – ощерился монгол. – Ты был бы шестой.

– Счас! – усмехнулся я.

– Умри, урус.

И степняк ударил. Ушел вбок и отбил его саблю. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и кинуло на землю. Монгол торжествующе закричал, замахнулся, дернулся, удивленно уставившись на свою грудь.

– Му байна [9] Му байна – плохо (монгольск.) , – прохрипел он и упал прямо на меня.

Я отбросил труп и вскочил. Степняк, что чуть не наколол меня на копье, уже разворачивался, намереваясь повторить атаку. В таких сражениях хоть юлой крутись, хоть глаза на затылке отращивай. Запросто ударят сзади, и помрешь, не зная – от кого смерть пришла.

Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Монгол уже близко и…

В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко, я вложил все силы в удар и отскочил… от половины тела, а конь понес нижнюю половину дальше. Тут увидел, что Горин падает, а над ним уже занесена сабля. Я метнул щит во врага, схватил торчащее копье и бросился вперед. Тяжелый диск сбил степняка с ног, и я пришпилил его к земле копьем. Затем кинулся к Горину.

– Ты как?

– Плохо, Владимир Иванович. Умираю.

– И это княжий сотник говорит? Поживешь еще.

К нам подскочил монгол, замахиваясь огромным шестопером. Так в замахе и рухнул, с аккуратной дыркой в голове. Это Кубин. Зоркий дед, и как нас в этой резне углядел?

– Я умираю, боярин, – хрипло повторил Горин.

Я подтянул щит и сунул его Горину:

– Вот возьми.

Он попытался его отпихнуть:

– Тебе нужней.

– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.

Рядом рухнул, как подкошенный, еще один степняк, а Горин закрыл глаза и прошептал:

– Саблю возьми… отцова…

И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь…

Я взял саблю. Поднялся и осмотрелся. Кажется, конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и сбил стрелу. Наконечник остался внутри. Вновь толчок. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдет бронебойную и – здравствуйте, предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника, что умудрился сберечь стрелы…

Я кинулся на врага. Страха нет. Смерти не боюсь. Видел я ее. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули. В правое предплечье ударила стрела. Я отмахнулся левой, срубив вражине руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни, и навалилась тяжесть. Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копье. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, опасаясь приблизиться. Наконец трое решились. Оскалился – монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Триста ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы остановили врага!

Я засмеялся, а степняки взвыли от злобы. Страшный урус положил вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеется над ними. Монгол в кольчуге что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на тело Горина.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул:

– Простите меня, браты!

В грудь впилась стрела, сильно. Бронебойная…

– Ки-и-ите-е-е-еж! – ударило по ушам громким кличем.

Выстояли! И я провалился в темноту.

Пульсирующая боль перестала мучить, красные всполохи угасли, вокруг все почернело и стало так легко, что появилось ощущение полета, а впереди яркий свет, такой красивый, манящий.

Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза – вижу плачущую маму. Рядом хмурился отец. Они заметили, что я пришел в себя, и шумно вздохнули.

– Как ты напугал нас, сынок, – прошептала мама. – Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.

И стала обтирать мне лицо платком.

– Мама, я не хотел. Я поскользнулся…