Александр Сапаров - Личный лекарь Грозного царя

Сейчас по моей команде ассистент отвел сальник вместе с поперечно-ободочной кишкой вверх. Я протянул руку, и в нее лег мягкий кишечный зажим, который я наложил на петлю тонкой кишки. В это время раздался голос другого ассистента:

– Давление начало падать, сейчас сто на восемьдесят.

Я скомандовал:

– Прибавь капельницу, темп – одна капля на счет «сто один», – и продолжил свое дело. В мою руку лег опять скальпель – разрез в брыжейке поперечно-ободочной кишки, и в этот разрез выводится часть задней стенки желудка и вновь накладывается мягкий зажим. Я свел зажимы вместе, и отграниченные ими участки кишки и желудка были совмещены, опять скальпель, разрез желудка и кишки, тщательный туалет вокруг – и у меня в руках иглодержатель, двухрядным швом ушивается анастомоз между желудком и кишкой. Разрезанные края брыжейки подшиваются к желудку. Все, быстрая ревизия брюшной полости – и мы выходим из нее. Ушиваю наглухо разрез брюшной стенки и командую прекратить наркоз. Слушаю рапорт ассистента: давление восемьдесят на шестьдесят. Пульс девяносто.

Ну вот и все, теперь пища из желудка у моего пациента пойдет не в двенадцатиперстную кишку, а в тонкую, это, конечно, чревато развитием всяких осложнений в будущем, но сейчас оно не так важно, важно то, что он будет жить.

Я стянул перчатки с рук, локтем вытер пот со лба.

Эх, где вы, мои девочки, которые так ловко делали это во время операций в моей прошлой жизни.

Видя, что мы отошли от стола, племянник Ходкевича подошел к нам и, боязливо косясь на зашитый разрез в животе своего родственника, спросил:

– Сергий Аникитович, так жив мой дядька остался?

– Операция прошла хорошо, видишь же, что дышит. Но пока еще ничего не известно, вот дня два-три пройдет – тогда и посмотрим.

Все еще спящего Ходкевича вынесли из операционной, а я начал приводить себя в порядок после двух часов, проведенных у операционного стола.

Теперь только надо надеяться, что, как и в случае с Антонием, все обойдется благополучно. Мои помощники суетились вокруг больного, укладывали его удобнее на кровати. Мне пока здесь было делать нечего, и я, как всегда раздраженный отсутствием часов на стене операционной, решительно пошел к себе в кабинет, достал пачку чертежей и отправился к своим мастерам.

Когда вышел на улицу, я в который раз подумал, что пора мне прикупить земли для моих производств. Хотя кузница у нас была на задах, ближе к ручью, но стук, постоянно доносящийся оттуда, раздражал всех. Наш главный мастер молодожен Кузьма занимал теперь каменное строение, в котором еще в прошлом году стояла стекловаренная печь. Мы разделили его на несколько небольших помещений, в которых теперь было царство оптики. На столах лежали чертежи линз, медные оправы, различные инструменты и приспособления для шлифовки.

Когда я вошел, там стоял громкий ор, молодой парень при шлифовке испортил линзу, и, похоже, сегодня у конюха будет работа – помахать розгами.

Увидев меня, все вскочили и поклонились. Я уже почти отучил своих работников каждый раз падать на колени.

Кузьма многообещающе посмотрел на своего помощника и махнул рукой, тот живо выскочил в двери.

– Вот, Кузьма, принес я тебе кое-что, посмотри, я эту штуку уже год обдумываю, а сейчас наконец до тебя с нею добрался, – сказал я и положил на стол чертежи.

Кузьма с любопытством взял бумагу в руки и стал разглядывать.

Когда-то в детстве отец мне подарил оригинальный конструктор: в большой коробке лежали детали часов-ходиков с кукушкой, работавшие от небольшой гирьки на цепочке. И сейчас на бумаге было тщательно начерчено все, что осталось в моей памяти от тех времен. Хорошо, что я неоднократно разбирал и собирал эту конструкцию, и большую часть ее мне удалось вспомнить. Самое интересное, что эти часы вполне точно ходили и работали несколько лет, пока их не доломал мой младший брат.

Я надеялся, что мой ювелир сможет выточить шестеренки, которых в этом механизме было всего шесть, про кукушку и свисток я пока не вспоминал.

Кузьма внимательно изучал рисунки и затем спросил:

– Сергий Аникитович, ведь это часы такие? А их в такой размер, как здесь нарисовано, надо делать?

– Кузьма, там же размеры указаны, чего спрашиваешь, конечно, в такой, я тебе все размеры шестеренок посчитал, но все равно, наверно, придется где-то что-то менять, – вот малая стрелка должна за двенадцать часов пройти круг, а большая за это время целых двенадцать.

– А как же, Сергий Аникитович, ночные часы они будут измерять?