Николай Берг - Лёха

– Аха. Там тоже попросился на ночлех комиссар-командир, его спрятали, а следом и немци пожаловали. И за укрывательство коммуниста из РККА бабу повесили на воротах ее же дома. А перед этим – похлумились, не буду в присутствии дочери похибшей распространяться – как и что. Но разведка доложила точно, что у того комиссара, который оказался с немцими заодно, была южная внешность, на диво кривые нохи и выразительный нос.

– Опять совпадения? – осведомился комиссар.

– Ах ты ж гнида!.. – свирепо заворчал стоящий рядом с Лехой партизан и потянул с плеча винтовку.

– Отставить, – ледяным тоном остановил его Киргетов.

– Ну какая же гнида! – возразил партизан, но винтовка вернулась на плечо.

– Та у нього спина волохата. І родимка під лопаткою. А білизна тонке, шовкове. Роздягався, коли мама білизна взялася випрати йому. А я видала! – сказала вдруг девчонка.

– Родинка какого цвета и какого размера? – спросил комиссар.

Капитан неожиданно бойко крутнулся на месте, присел и порскнул прочь, словно заяц, развив сразу с места спринтнерскую скорость. Далеко убежать не успел – третий из разведки, молодой, крепко сбитый парень чисто футбольным приемом, словно отбирая мяч, «подковал» бегущего Гамсахурдию, и тот перекувырнулся через голову. Вскочить не успел: заламывая упавшему руки, на спине грузина тут же оказался второй партизан – не такой быстрый, но явно медвежьей силы детина.

– По башке не бейте, он еще ховорить должен! – строго одернул пинавших лежащего пышноусый.

Через пару минут пыхтенья и звуков ударов, словно из индийского фильма, капитана снова поставили перед всей честной публикой. Его достаточно ловко вытряхнули из сапог и одежды, убедившись, что белье и впрямь шелковое, потом так же вытряхнули из белья – и да, он оказался шибко волосат и под лопаткой нашлась точно описанная девчонкой родинка.

Как только публика убедилась в точности показаний девчонки, Киргетов отвесил чисто голливудский удар сапогом по яйцам, сваливший капитана на траву.

– Да бисов ты сын! – разозлился на несдержанного разведчика пышноусый.

– Не по башке же, – невозмутимо ответил тот.

– Бить – не наш метод! – зло сказал комиссар.

– Зато практично, – огрызнулся Киргетов.

– Бить – нельзя! Это осуждал и товарищ Сталин. Тут же вопрос ясный, враг уличен – расстрелять, и все! – пылко сказал комиссар.

– Экий ты скорий, – мотнул головой пышноусый. Потом повернулся к лежащему на траве и спросил: – Будешь на нас работать? Против своих хозяев?

Последовавшая за этим сцена поразила Леху в самое сердце – развенчанный капитан по-настоящему кинулся целовать командиру отряда сапоги, лепеча что-то искательное и покорное. Пышноусый шарахнулся в сторону, словно напуганный конь.

– Канэшэна буду, ми же сауэцкиэ люды, миня застауылы, но я нинауижю немцау! – бормотал Гамсахурдия, ползая на четвереньках.

Дечонка исхитрилась дотянуться и пнуть в тощую волосатую задницу несколько раз, но ползатель этого даже не заметил.

От такого прилюдного унижения Леху неожиданно для него самого затошнило. И не только его одного. Только командир отряда к этому отнесся достаточно спокойно, заявив:

– Вот не надо мне сапохи слюнявить, это пустое, и мне ваши эти обычаи знакомы. Так что давай-ка начнем сначала. Комиссар, организуй-ка писарчука для протокола допроса, нам приходится, что этот вот расскажет.

Следующий час Леха писал с пулеметной скоростью и небывалым усердием, потея от сыпавшихся на него данных, изобиловавших такими терминами, как «гехаймфельдполицай», «зондеркоманда», «абвердинст», «крипо», «гестапо», «зипо» и всякие прочие «фельдполицайассистент», «оберфельдполицайдиректор», «хеересфельдполицайшеф дер вермахт», и от точного ощущения, что создаваемая немцами на оккупированной территории система безопасности и подавления продумана до мелочей и составлена с коварством и практичностью. Да еще и с запасом, потому как эта самая ГФП [162]была не одна, еще и полевая жандармерия оказалась в ведении армейского абвера, а кроме того, были еще и другие органы наблюдения за арийским порядком, связанные с ведомством господина Гиммлера, как изящно выразился допрашиваемый.

И что также поразило Леху – куча народу тут готова была служить фрицам верой и правдой, список сотрудников ГФП оказался неожиданно длинным. Сам Гамсахурдия был достаточно мелкой сошкой, потому и занимался мизерным делом – выявлением сочувствующих Красной Армии, а замах у оккупационных органов был куда шире. Паутина покрывала и своих военнослужащих, и население оккупированных областей с перехлестом, с перекрытием и надежно. Потом пришлось писать списки предателей – Гамсахурдия закладывал всех, кого только мог вспомнить, и Леха писал и писал всяких Солониных, Худоназаровых, Матеевичей и каких-то Эльчибеев с Веревкиными.