Николай Берг - Лёха

Зорька напомнила, что она тут и не грех бы ее выдоить как следует. Надо, кто ж спорит, только некуда. Потерпи, родимая. Скоро явимся – а там четыре голодных рта, вот тогда все и сделаю… На всех молока хватит. И с коровой-то в виде обоза жить легче будет – на молоке можно долго продержаться, а бензина корове не надо, травы хватит. С этим теперь проще. А вот что с клоуном делать? Ввязываться в разговор с этим городским Семенов не рвался, ему и Петрова хватало с избытком. На язык-то горожане востры, куда там. И словечки всякие отпускают непонятные. Ломай потом себе голову. Вот сейчас – пока в руках у Семенова винтовка, все хорошо. А начнется разговор – глядишь, и стушеваться придется.

И точно: как наконец добрались всей честной компанией до неприметно разбитого в лесу пристанища, так карауливший Петров сразу и выдал, заблажив скороговоркой на манер ярмарочного зазывалы:

– Разыгрывается лотерея: пистоль Бармалея, что с Апраксиной галереи, воловий хвост и два филея! Пять коз да мусору воз! Тулуп на рыбьем меху, воротник моржовый, а обклад ежовый, да вокруг всех прорех понашит кошачий мех! Разные макароны, из которых вьют гнезда вороны! Часы из чугуна, одна стрелка видна, два вершка до трех часов! Серьги золотые, на заводе из меди литые, без всякого подмесу десяти пудов весу!

И тут же добавил почти нормальным голосом:

– Дамы и мадемуазели! На ар-р-рене нашего цирка несравненный мсье Семенноу с его дрессированными гиппопотамами, только у нас и только один раз, проездом из Буэнос-Айреса в Урюпинск. Прошу любить и жаловать!

И совсем нормальным голосом спросил:

– Это что за балаган такой?

Семенов, как всегда, чуточку растерялся от такого напора и только и сумел, что укоризненно посмотрел на балабола. Тот ответил неулыбчивым взглядом и чуток кивнул в сторону, где под навесиком из еловых лап лежал пластом раненый взводный. Раненый даже не пошевелился: то ли опять сознания лишился, то ли наконец задремал после тяжко прошедшей холодной и сырой ночи. Дескать, не для тебя, Семенов, венчальный звон, это я взводному показываю, что у нас дух бодр, разум светел и перспективы ясны. А по выражению физиономии сослуживца Семенов с огорчением понял, что взводный совсем плох. И это сильно огорчило, потому как без командира будет трудно, командир-то всегда знал, что и как делать. Как батя в семье. И без бати им будет паршиво.

– Такой вот балаган, – сухо ответил Семенов и спросил у балабола: – Молоко пить будешь?

– А то ж! – без обычных своих подковырок сразу согласился Петров. Потом вопросительно глянул, намекнув – не лучше ли командиру первую чарку, то есть каску?

Семенов помотал головой. Раненому лучше тепленького; как ребята каску опорожнят, так он свеженького надоит, полезнее оно. Не чинясь, Петров приложился к краю каски и зачмокал. Хорошо приложился, от души. Потом передал ополовиненную посудину сидящему под елкой третьему бойцу. Тот кивнул, в несколько длинных глотков добил остаток. Семенов, хмуро посмотрев на переминавшегося с ноги на ногу Леху, молча подставил пустую каску аккурат под разбухшее вымя и ловко стал выдаивать из крупных розовых сосков цвиркавшее струйками молоко. Сноровисто это у него получалось, привычно. Потому и подумать удалось – сначала он командира молочком попоит, потом совета спросит – что дальше-то делать. Заодно и с клоуном можно будет решить, что да как. От принятого решения стало легче на сердце. Семенов не любил неопределенности.

Взводный не спал, лежал тихо, с открытыми глазами. С тоской убедился Семенов, что совсем Уланов сдал, совсем все плохо.

– Вот, товарищ лейтенант, молочка раздобыл, попейте! – совсем не по-уставному и немного от этого робея, сказал Семенов, аккуратно становясь на коленки рядом с раненым. Петров пристроился с другой стороны – лейтенант уже сам голову поднять не мог; уже вчера не мог.

– Что там? – очень тихо спросил умирающий.

– Все то же, товарищ лейтенант: немцы по дороге шпарят, в деревне кур и поросят жарят, а я вот коровой разжился, теперь с голоду не помрем. И вот еще клоуна подобрал, – вспомнил о чудике рядовой.

Поганая чертовщина продолжилась и дальше, не становясь от этого менее поганой. Чувствуя себя почти коровой, Леха, так же как и шедшая за ним пятнистая животина, покорно шел по лесу, пока не уперлась вся компания в злобноглазого чувака – одетого точно так же, как и дикий реконструктор за спиной и с такой же пушкой в руках. Только у этого морда была еще противнее, потому что видно было, что чувак откровенно недобрый – Леха отлично умел угадывать характер людей по выражению физиономии.