Интернет уперся в собственное противоречие, с коим и был рожден. С одной стороны, все понимают, что если троллей и прочую шушеру не гнобить самым тоталитарным образом, то они заполонят все пространство, с другой стороны, если гнобить троллей, они создадут свои форумы, где троллями уже будут считаться нормальные люди. Интернет по своей технической природе демократичен, как публичный сортир, где каждый может нацарапать на стенке любое мнение по любому вопросу. Однако любое мнение ценно лишь в той степени, в какой отражает наличие знаний и мозгов у того, кто его высказал. И если в равной степени давать говорить каждому и считать одинаково ценным мнение этого каждого, то мы довольно быстро упремся в то, что пространство окажется забито множеством мало– или вовсе даже неквалифицированных мнений. При этом нормальные люди, увидев это, просто не будут там писать и даже читать это не будут. То есть интернет в его нынешнем виде дал право человеку свободно думать и говорить, но лишил его смысла делать и то и другое.
Более того, стремление каждого к личному самоутверждению, ставшее основной моралью нынешнего общества, ведет к тому, что любая борьба мнений в интернете из поиска истины превращается в борьбу личностей или групп за место в информационном пространстве. Чем дальше идет спор, тем менее важно, зачем он был начат, тем важнее своим постингом стать на голову противника; и так до тех пор, пока демократический обмен мнениями окончательно не превращается в излияние дерьма.
В довершение всего годы свободного виртуального общения сограждан привели к привычке отрывать свое «Я» физическое от «Я» сетевого. Юзер почувствовал себя Фантомасом, который может в любой момент натянуть на себя любое «Я», что угодно с ним сделать и заменить другим, а если надо – наплодить сразу целый десяток. Возможность изгаляться над собственным сетевым «Я» приучила относиться с пренебрежением и к сетевому «Я» окружающих, и эта привычка к безответственности будет подсознательно переноситься на любые инструменты виртуального общения, даже если там не будет анонимности.
И если мы, находясь в здравом уме и твердой памяти, хотим сделать из этой виртуальной помойки инструмент общественного самоуправления, то у нас только два варианта. Либо придется вновь привести всех пользователей и-димокраси к стандарту добропорядочного советского человека, либо надо плюнуть на принципы и пользоваться этой непосредственной интернет-демократией как красивым прикрытием волюнтаризма, что тоже есть выход.
Внезапно ожил телефон. Резкая электронная трель оборвала речь немецкого офицера из разведшколы: Виктор надавил на паузу на телевизорном пульте. Хорошо останавливать немцев пультом, усмехнулся он про себя. Охранник снял трубку и спустя секунду протянул ее Виктору:
– Вас.
В трубке послышался голос Светланы:
– Виктор Сергеевич, вы еще не ложитесь спать?
– Нет. Смотрю кино.
– Вы не возражаете, если я к вам зайду уточнить кое-какие детали? А то гонять вас туда-сюда уже поздно.
«А инструкция это позволяет?» – подумал Виктор, но неожиданно для себя спросил:
– А вы еще работаете?
– Да… Надеюсь, что дома ругать не будут.
– Ну подходите, может, побыстрее разберемся.
Она появилась из-за застекленной двери прихожей, внеся с собой какую-то вечернюю свежесть и все тот же преследующий повсюду запах дымка от сжигаемых листьев. В овраге дачи, и за запретами трудно проследить, подумал Виктор.
– Ну, как вы устроились?
– Великолепно.
– Хорошо, что не теряете чувство юмора.
– Абсолютно серьезно. По сравнению с положением секс-рабынь из бывшего Союза в Лондоне из нашей реальности мое положение можно считать королевским.
– Вы имеете в виду женщин – асоциальных элементов, выехавших за рубеж?
– Я имею в виду женщин, вывезенных обманом или насильно и которых избивают и заставляют отдаваться клиентам до тридцати раз в день. Таких данных о нашей реальности в досье нет?
– Вы хотите меня шокировать?
– Нет. Просто хочу объяснить, почему я не принял от Запада миллион, если такое поведение выглядит странным.
– У нас оно не выглядит странным. Чего бы вы здесь больше всего хотели?
– Работать. Самое время работать. Понимаете, для нас на заводе в перестройку не колбаса была главное. Мы не колбасы требовали, черт с ней, яйца можно есть, кур, нашли бы что, все бы это наладилось. Нам, выученным работать, исследовать, приученным мечтать о завтрашнем дне, надо было самореализоваться. Внедрить изобретения, рацухи, создать, черт возьми, то, что лучше JVC, «шарпа» или «соньки». Надоело быть вторыми и третьими, хотелось быть первыми, как Королев, Курчатов, Попов, те, про кого писали книги, снимали кино, чьи портреты вешали в аудиториях института. Это была великая мечта инженера. Большинство в этом не признавалось, нескромно вроде, но в подсознании у всех это было – чтобы государство смогло взять от нас все, на что мы способны, для чего учились.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу