Радик Соколов - Холера. Дилогия (СИ)

То здесь, то там попадались следы присутствия человека. Тут подрубленное деревцо, там небрежно присыпанное землей кострище. Вскоре нашлась поляна, с непонятным сооружением из бревен вроде амбара.

Тут бы Саблин и устроил привал, да только ему почудилось, будто он слышит переливы знакомой мелодии. Навострив уши и улавливая малейший звук, он двинулся в сторону становившегося все более явственным легато. Через несколько сотен метров он наткнулся на лесную поскотину. Брошенные на вбитые в землю козлы стволы молоденьких деревьев перегораживали своими сучьями лесное пастбище и не давали скотине свободно гулять по лесу.

Двигаться вдоль изгороди пришлось совсем недолго. Звуки сделались явственны. Саблин ускорил шаги. Через миг показалось и стадо коров, вольготно расположившееся на лесном лугу. Молоденький паренек едва шестнадцати сидел на пеньке рядом с изгородью и увлеченно играл на инструменте странного вида. Самоделка — теперь это было очевидно. Парень находился боком к выскочившему на полянку Женьке и был настолько увлечен музыкой, что пока не замечал пришельца.

Одет был пастушок в широкий, без воротника, сшитый из сермяги полузипунник, застегнутый на деревянные костыльки. Длинный цветной кушак со спрятанными концами оказался ловко несколько раз обмотан вокруг пояса. Из под распахнутого ворота выглядывала рубаха-косоворотка с вышивкой. На ногах висели холщевые порты, собравшиеся сзади мешком. Волосы скрывала роскошная, чуть кособокая валяная шапка в виде колпака с узкими полями. Только вместо ожидаемых лаптей на ногах красовались крепкие сапоги. Сквозь озабоченные и обветренные черты узкого, лица проступало что-то ребяческое, свойственное уходящей дурашливой юности. Высокий открытый лоб заставлял думать о том, что его обладатель не лишен ума и рассудительности. Над губой уже пробивался еще нежный пушок, а по губам, в перерывах между экзерсисами, блуждала мечтательная улыбка.

Пастушок, несомненно, вызывал доверие. Ну не может быть ничего дурного в том, кто выводит столь замысловатую мелодию. Женька уже предполагал, что оказался в недалеком прошлом. Одежда паренька это подтверждала. Оказаться в Сибири такой персонаж мог только после Ермака. Значит, язык должен не значительно отличаться от того, на котором говорят в двадцать первом веке. Только вот ждать профессорских знаний у деревенского пастушка не следует. От слишком умных вопросов он может заволноваться и впасть в уныние. Так что главное выяснить дорогу до города и если получиться узнать несколько бытовых мелочей. Бросаться с неожиданным признанием, что потерял память и не знаешь какой сейчас год лучше не надо. Еще сойдешь за буйного. Обдумывание стратегии и тактики разговора заняло еще пару музыкальных фраз, которые пастушок извлекал из своего неказистого инструмента с удивительной легкостью.

Сам пастушек пока не замечал гостя, погрузившись и мир грез. Судьба встреченного Женькой пастушка была извилиста. Словно русские горки она возносила вверх и бросала вниз. Матерью Ваньки была дворовая девка, прижившая дитятю от молодого помещика, который, впрочем, сам не ведал о результате своих мимолетных шалостей. Мальчишкой Ванька был шебутным и не чурался многочисленных проказ. И надо ж такому случиться, что в один из дней он попался на глаза помещице — матери служившего в столице шалуна. Чем он ей приглянулся? Кто знает. Только обычного деревенского мальчишку, выбрав его из множества других по каким-то своим основаниям, барыня самолично повезла в столицу. Настоящее чудо для маленького крестьянского сироты. Из забытого богом помещичьего подворья да в огромный город. Из села да в Театральную школу. Мир перевернулся. Все, что было доселе, пришлось отринуть и приспосабливаться к совершенно необычному миру, да стараться не отстать от сверстников. Здесь, посреди реальной, жестокой действительности учили творить мир воздушных замков, лицезреть который могли лишь немногие, а создавать — избранные.

Тут еще одно волшебство. Кто бы мог предположить, что у обычного деревенского мальчишки окажется дар на зависть всей амбициозной лицедейской поросли. Ваньке и вправду бог отсыпал таланту полной мерой. Мгновеньями в нем просыпалась та искра, что давала силу показать игру берущую за душу зрителя и заставляющая его испытывать восторг. Жаль только, что молодость нетерпелива, а хуже того не предусмотрительна. Тогда в его силе было то, на что он недавно мог только смотреть завистливыми глазами, чего неистово желал, глотая слюнки. Как тут было ограничить себя и не растратить все бездумно. А тут еще новые способности открылись. Стремление постичь таинство звуков побудило посвятить крохи свободного времени общению с музыкантами, которые оживлялись и были готовы бесплатно делиться уроками только после доброй чарки. Просто уроков не хватало, и Ванька засел за сольфеджио и даже стал баловаться сочинительством. За что не брался паренек, все давалось легко и свободно. То не что другие тратили часы и годы у него вовсе не вызывало затруднений. Казалось, что впереди блистательная будущность, да только не всем нравятся успехи соседей. Слишком бойкий ученик доставлял беспокойство даже начальству. Оно с одной стороны заманчиво воспитать актера с большой буквы, а с другой стороны слишком остер язык ученичка. Того и гляди ляпнет что лишнее пришлому ревизору. Так и вышло. Пришлось со слезами на глазах, для примеру и в назидание окоротить неудобный талант.