— Нервы, нервы, — рассмеялся Эльяна.
А нервы и в самом деле ни к черту. Мне только и оставалось, что с тоской мечтать скоропостижно загнуться от острого сердечного приступа: незамедлительно, здесь и сейчас, чтобы избежать позора.
Приближение высокородного я почувствовал раньше, чем услышал шаги. Сердце трепыхнулось, пропустило удар и забилось в такт чужой поступи. Я чувствовал присутствие, и волосы топорщились, словно притягиваясь к наэлектризованному предмету. Незримая тяжесть легла на плечи. Из меня как из наполненного стакана выпили все надежды, желания и стремления — досуха. Неумолимо, властно клонило к земле, сил едва хватало, чтобы держать прямо голову.
Не заметил, когда охрана меня отпустила. Анамгимар по-прежнему находился рядом, но чтобы вцепиться ему в горло мне сейчас уже не хватило бы сил. Я на ногах стоял едва — колени подламывались. Генерала я не видел — стоило лишь попытаться бросить взгляд в сторону, из которой, казалось, исходила ломавшая волю сила, как пульсация крови в ушах становилась громче, накатывалась полуобморочная дурнота, и боль десятком рыболовных крючков впивалась в виски.
Я мог видеть только начищенные до блеска сапоги. Поднять на высокородного взгляд, тем более посмотреть в лицо, мне не позволили.
Кто-то рывком, поставил меня на ноги, протянул бокал форэтминского, кисловатая нотка в запахе которого предупреждала, что пить это мне бы не стоило.
— Пей! За здоровье Императрицы и Императора.
Сглотнув выросший в горле ком, я покорно взял бокал в руки. Отказать бархатному голосу было невозможно.
Вино ударило в голову как ледяная вода, как сильный поток, выбивающий дыхание, вызывающий дрожь, сбивающий с ног и несущий с ревом, кидая о камни. Куда? Очевидно. К обрыву.
Там, внутри себя я сопротивлялся из последних сил: пытался ухватиться за скользкие камни скрюченными от холода пальцами, балансируя на грани бездны.
— Рыжий все рассказал, — долетел обрывок фразы. — Осталось только получить подтверждение.
Пальцы разжались, и я полетел вниз. Ветер свистел в ушах. Мир сузился до крохотной ослепительной точки, которая стремительно удалялась. Я летел в темноту. Хотелось орать от боли. Слезы обжигали глаза.
Ну что же ты наделал, Рокше? Перед властителем, если он взялся за тебя всерьез, никому не устоять. Но я верил в тебя, рыжий. Больше, чем в себя самого. А теперь неповиновение стало бессмысленным. Ты сдал нас… Меня, Фори, Атома… Ты сдал Раст-эн-Хейм. Скоро последует кара.
Мир погрузился во тьму, и это было хорошо. В темноте боль утихла, перестала быть режущей, острой. Беспокоил только ровный, монотонный гул — то ли шум прибоя, то ли пульсация крови.
— Почему ты приказал навигатору взять курс на Ирдал?
— Я не приказывал, — губы едва шевелились. Мой голос звучал где-то вдалеке, как через стену — я едва разобрал слова.
Нет, я не приказывал… так уж вышло. Когда Рокше стартовал, я валялся в отключке. Но об этом меня не спрашивали.
— Кто же ему приказал, если не ты?
— Я не знаю…
— Что же ты знаешь?
Это был не вопрос, просто реплика в сторону. Не было нужды отвечать. По крайней мере, сейчас…
Приоткрыв глаза, я смотрел на начищенные до блеска сапоги, оказавшиеся на одном уровне с моим лицом. Генерал мерил комнату широким шагом. Потом остановился. Близко. Очень близко. Подсунул, воняющий средством для чистки нос сапога к лицу, к губам. Собраться бы с силами, харкнуть ему на обувь — пусть бы взбесился, пусть бы убил, но во рту пересохло.
Мне не скрыть бешенства, но и сопротивляться — никак. Словно в тисках. Игрушка. Марионетка… а кукловод дергает ниточки. И я кривлюсь, давлюсь гневом, ненависть к генералу оборачивается презрением к самому себе — но я целую этот сапог. И вновь обжигает стыд, потом охватывает ознобом, встает сердце… видела бы меня сейчас мадам Арима…
Я целую сапог генерала и шепчу, быстро, взволнованно, сбивчиво:
— Я не знаю, чем меня тогда накачали. Я потерял сознание еще в медблоке Лидари. Очнулся в плену. В какой-то больничке. Да, лечили, но не спускали глаз, а стоило пойти на поправку — больничную палату сменили на тюремную камеру.
— Как ты сбежал?
Глубокий вздох и кружится мир, и снова меня уносит….
Бетонные стены, встреча в присутствии надзирателя. Она дотрагивается до моей напряженной, судорожно вцепившийся в псевдометаллические прутья решетки, руки. Напряженные мышцы сводит от боли. Ее бледное лицо почти светится в полумраке, шаль сползла с одного плеча — Фориэ знобит, несмотря на духоту тропической ночи.
Читать дальше