Игорь Николаев - Символ Веры

- И почему же? - Риман не спешил, точно зная, что успеет убить фюрера проклятой ганзы любым угодным образом.

Гильермо окончательно выпрямился, расправил худые плечи. Он понимал, что выглядит безмерно жалко, наверное, даже гомерически смешно. Но сейчас его оружием было слово, и слово надлежало сказать.

- Я буду понтификом. Папой, викарием Христа. Я буду повелевать людьми и деньгами. И клянусь тебе, если ты только коснешься моих спутников, тебе не жить.

Риман подошел к бесноватому и посмотрел тому в глаза. В темные колодцы души, где плескались совсем не монашеские ярость, безумие. А еще - непоколебимая уверенность в сказанном.

Мало, очень мало кто мог выдержать взгляд Ицхака Римана. Но в это мгновение кригсмейстер почувствовал, что ему самому хочется на мгновение отвести глаза.

- Я объявлю награду за тебя, за каждого из твоих людей. Сколько бы это ни стоило. Золото, бриллианты, все, что угодно. Я буду повышать ее до тех пор, пока в мире не останется места, где ты мог бы скрыться. Ты умрешь, и смерть твоя будет ужасной. Поверь мне... или убей вместе с ним.

Стрелок неожиданно хмыкнул. Со звучным щелканьем сложил приклад своего ужасающего орудия. Снова усмехнулся, повернулся, и зашагал прочь. Он не удостоил монаха ни словом, ни даже взглядом. Он просто уходил.

Гильермо опустился на колени. Его бил озноб, и жар почему-то казался одновременно и ледяным. Доминиканец тихо завыл, обхватив голову. Ему было смертельно страшно - именно теперь, когда смерть отступила с безразличием случайного прохожего.

А еще - невыносимо стыдно. Гильермо понимал, что не сила веры, не твердость убеждений отогнала ту смерть. Не он, Гильермо Леон Боскэ сделал это, а та мирская сила, что отныне стояла за его плечом. Сила положения, сила огромных денег и окровавленной стали, которую можно было купить на эти деньги.

- Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной, - прошептал монах.

- Они здесь, здесь! - крикнул кто-то во весь голос. Почему-то по-итальянски.

Его окружили, какие-то люди, что проступали, как будто тени в тумане, звенело оружие. Буквально перед собой Гильермо увидел лицо человека с характерной горбинкой на носу и роскошными усами.

- Я Витторио Джани, полковник Guardia palatina d'onore, - сказало лицо. - Вам ничего не угрожает. Мы разбили и отогнали негодяев. Вы целы?

Окровавленный Гильермо лишь безмолвно шевелил губами и смотрел в пустоту, словно говорил с кем-то невидимым. Джани подумал, что, наверное, испытания оказались слишком тяжелы для рассудка будущего понтифика. Это было бы прискорбно, ввязаться в такую авантюру ради бесполезного безумца.

- Проверьте его, осмотрите, - приказал полковник. - И помогите этим тоже. Потом решим, что с ними делать.

- Я прошел долиною смертной тени, но со мной ли Ты? - беззвучно повторил доминиканец. - Господи, со мной ли Ты?..

- Авиньонцы... кто бы мог подумать, - Винченцо размашисто перекрестился. - Это чудо, истинное чудо.

- Нет, это не чудо, - Морхауз встал у окна, потирая шею. Голова болела, в шейные позвонки как будто опытнейший палач воткнул по иголке. Но все это было сущими пустяками в свете случившегося.

Гильермо жив.

Он жив...

- Это не чудо, - повторил кардинал, думая, что все-таки хоть фра и опытный спутник. ему еще многому предстоит научиться. - Это политика. «Французы» хорошо понимают, что любая махинация хороша до тех пор, пока прибыль от нее перекрывает издержки. Или если вопрос идет о жизни и смерти. В противном случае это уже вредные, ненужные траты, от которых следует отказаться. Ситуация с Боскэ стала слишком опасной и повлекла слишком большую огласку. Открытая война на улицах «Города картелей», скандальное, публичное убийство будущего понтифика - это цена, которую авиньонцы сочли слишком высокой. И отозвали контракт.

- Но что же теперь?..

- Я думаю, мы больше не услышим про Раймона де Го. В отличие от нас - он проиграл и заплатит за это.

- Он ... - Винченцо не договорил.

- Конечно же, нет. Тихая, спокойная жизнь в далеком африканском монастыре. Покаяние и благочестивые размышления... В общем, все то, что ждало бы нас - без снисхождения и возможности когда-либо вернуться. Быть козлом отпущения, принимающим на себя все грехи, всегда тяжело, но он знал, на что шел.

- Авиньонцы захотят получить свое, за то, что Гильермо все-таки выжил?

- Безусловно. Они проиграли, однако благоразумное отступление в нужный момент - тоже имеет свою цену. Нам все же придется потесниться и уступить немного влияния, а равно иных преференций. Впрочем, здесь мы еще поторгуемся.