Максим Далин: Запах разума

Мы больше не разговаривали. Сидели, молчали и пырились в окна. Потом Серёга вспомнил про сухой паёк, о котором больше никто не думал, и некоторое время жевал. Я раньше был всё время голодный, но сейчас кусок не шёл мне в горло; кажется, Артику тоже. Мы только выпили воду из бутылок.

Уже начинало темнеть, когда лес вдруг сменился забором. Это был всем заборам забор: из каких-то больших белых блоков, высоченный и с колючей проволокой сверху. Через равные промежутки на заборе торчали какие-то штуки, про которые я подумал, что это видеокамеры, Артик сказал, что прожектора, а Серёга — что пулемёты с детекторами движения, но, по-моему, перегнул палку.

Забор тянулся, наверное, километр. И когда мы увидели ворота, это было даже как-то удивительно, будто уже и не ожидалось, что приедем когда-нибудь.

С двух сторон от ворот возвышались две башенки, явно с прожекторами, камерами, а может, даже и с пулемётами. А сами ворота оказались автоматическими. Сперва открылись одни, автобус въехал внутрь, где был какой-то предбанник, — прямоугольное пространство и стеклянные зеркальные стены с двух сторон, — а потом открылись вторые. И мы попали на территорию части.

Про которую сразу было понятно, что это — совсем не часть. Здания из тех самых больших белых блоков и зеркального стекла выглядели модерново, как в фантастическом кино. Они стояли широким полукругом, между ними на полукруглой клумбе цвели пёстрые осенние цветочки с зеленью, как на укропе, а посреди клумбы штырём торчала высоченная тонкая мачта. На самом верху её, метрах в восьми — десяти от земли, каждую пару секунд вспыхивала очень яркая бледно-сиреневая искра.

А всего похожего на воинскую часть тут был пост с автоматчиком около ворот. И я вдруг сообразил, что нам на этом посту никогда не стоять.

После автобуса воздух показался свежим-свежим, какой бывает только в лесу, но, вроде бы, чем-то пахло… даже не скажешь, чем. Как синтетической дыней от жевательной резинки, но этот запах был похож на дынный не больше, чем слабый запах ацетона похож на леденцовый.

А ждал нас немолодой мужик в очевидной униформе, но не военной. На нём был белый комбинезон и белая обувь, вроде кроссовок, с липучками вместо шнурков. На нагрудном кармашке его комбинезона, на бейджике, я прочёл, что мужика звать П. Н. Ростовцев, а на рукаве у него красовалась эмблема, которая мне не понравилась.

Красная то ли стрела, то ли молния, как в фильме «Мгла». И больше никаких знаков отличия.

Лейтенант, который нас сопровождал, козырнул Ростовцеву и сказал:

— Пётр Николаевич, новенькие из №-ской учебки. Их выбрал Кнуров, — и отдал наши личные дела в папке.

А Ростовцев нам сказал:

— Пойдёмте, ребята, — совершенно неуставно, как на гражданке.

Мы пошли. Я видел, что Серёга удивлён и растерян, а Артик, пожалуй, почти испуган — и мне тоже было не по себе. Один парень, служивший ещё на юге, когда там шла война, мой старый приятель, рассказывал, что такие домашние отношения без признаков дедовщины и всякого в этом роде бывают только в частях, где солдаты занимаются чем-нибудь смертельно опасным. Где убивают.

А вокруг были стены, оклеенные чем-то молочно-белым и упругим, пол из тусклой светлой плитки и двери, закрытые электронными замками, на которых мигали зелёные огоньки.

Был ли Ростовцев старшиной, я так и не понял. Во всяком случае, это он нас отвёл в каптёрку, куда мы сдали не только все личные вещи, но и ту форму, что была на нас. И нас переодели во всё белое. В белые трусы, майки, комбезы, носки и кроссовки с липучками. У нас на рукавах оказались те же красные молнии, а на нагрудные кармашки нам прицепили бейджики, которые тут же и распечатали. С именами, группой крови и резусом. И с надписью мелким шрифтом «Испытатель» и личным номером.

Артик улучил минутку и спросил у Ростовцева разрешения обратиться.

— Слушаю, — сказал Ростовцев, и мина у него была, как у папы Карло.

— Нуль-ТП — это нуль-транспортировка, да? — спросил Артик. — Телепортация?

Ростовцев помолчал несколько секунд, будто размышлял, стоит ли говорить с нами на эту тему прямо тут — но, видимо, решил, что стоит.

— Да, ребята, — сказал он, обращаясь не только к Артику, но и к нам. — Вам со временем всё разъяснят. Пока что… ну да, вам доверяют испытывать самое новое и удивительное изобретение, последнее слово научной мысли, так сказать. Готовая Нобелевская премия, но наши учёные эту работу ещё не рассекретили. Сами понимаете, какого она свойства…