Максим Далин - Запах разума

В армии это — не дело. Дисциплина хромает.

Я так, немного, об этом намекнул, все, вроде, согласились, даже Разумовский, а кругом тем временем совсем стемнело — и разговаривать вовсе расхотелось.

Комары здешние жрут, как зараза. Как иголки втыкают, злые, хуже цепных псов. А Разумовский у них ещё ножки считал… Да не плевать ли, сколько там у них ножек, когда у них хобот длиной с булавку! Хорошо ещё, что дыма боятся, как и наши.

И холодрыга. Прямо колотит, сижу — и зубы держу, чтобы не лязгали. И живот крутит. На тот берег, в темнотищу эту смотреть тошно, а вверх посмотришь — в животе ещё хуже, прямо выворачивает от здешнего неба, от лун этих, хотя днём было вполне ничего. И в лесу — конкретно жутко.

Я вот что скажу: прямо жалко, что среди моей группы ни одного деревенского нет. Сланцы-то мои, может, и не особо город, но всё ж таки не деревня. Дома потому что блочные, водопровод, газ, туда-сюда… свою привычку даёт. Так что я, получается, горожанин. И салаги мои — горожане. В лесу бывали только за грибами, на рыбалку и на шашлыки ездили. И если попадают в лес вот так вот, без ничего — всё кажется страшно.

Непонятно потому что. Вот шуршит кто-то за кустами — какая там падла шуршит? Может, мышь, а может, волк — почём я знаю-то? Или завыло-заскулило что-то, так жалобно прямо, будто душат его — что это за хрень? Может, птица эта тутошняя, ящеричная, а может, зверюга кому-то горло грызёт. И спросить не у кого — группа моя сидит, как зайчики, в кучке, жмётся к костру, сами не в курсе. Разумовский ладони греет, Калюжный ветку стругает, Багрову по нужде отойти — и то неуютно. Солдаты… орлы…

Сидим — беседуем, как нам спать не хочется. Каждый лицо сохраняет, уссаться и не жить!

И тут издалёка, оттуда, где река поворачивает, кто-то так: «Цвир-ррь!» — звонко так, тоненько, как канарейка. Калюжный оторвался от ветки, посмотрел, потом привстал, ещё посмотрел — и говорит:

— Мужики, огонёк, бля буду…

Все повскакали, уставились. По реке туман плывёт клочьями, темень, костёр больше дымит, светлячки мельтешат, луны тусклые — а там, вдалеке, на излучине, и вправду светится что-то. Свет белый, ровный — круглая точка, прямо похоже, что фонарь там висит. Но вроде как невысоко над землёй.

Багров говорит:

— Не светлячок. На одном месте всё время, — будто ему кто-то сказал, что светлячок.

А Разумовский:

— Яркий свет. Электрический?

— Чёрт его знает, — говорю. — Непонятно. И я ближе к повороту подходил, чем вы, но, вроде, ничего такого не видал. По-моему, нечему там светиться.

Калюжный шмыгнул носом, говорит:

— Может, правда, рыбаки? А?

— С сильным фонарём? — говорю. — Они б ещё прожектор туда припёрли, мудачьё, чтобы рыбе было повиднее!

Ухмыляется, дерево:

— А хрен их разберёт, индейцев!

Разумовский говорит:

— Если Витя ничего такого не видел, значит, фонарь принесли. Я не думаю, что это — естественный свет. Мне кажется, в природе так светиться нечему.

Я подумал.

— Ладно, — говорю, — ша. Надо пойти и посмотреть.

И все на меня уставились, морды вытянутые, замученные и перепуганные, но обнадёженные какие-то. У меня в голове мелькнуло: круто их свернуло за один день…

Калюжный башкой помотал:

— Куда ночью? Хрен знает, что там светится и зачем зажгли. Может, таких долбоклюев, как мы, приманивать. Ты знаешь, что там за перцы, с фонарём, ёлки?

— А что, — говорю, — ночью перцы, значит, могут нас макнуть, а днём — с пирогами встретят, по-твоему? Ты ж моя радость, Калюжный, скажи ещё что-нибудь умное!

Багров говорит:

— Не-не, сейчас не надо туда идти! Серёжа прав, на фиг!

А у Разумовского вдруг появилась какая-то сумасшедшинка в глазах.

— Нет, ты прав, — говорит, — ты прав, Витя. Днём мы, быть может, и не найдём это место. Ты же не видел ничего, похожего на источник света, когда туда ходил… Надо посмотреть сейчас. Предлагаю так: Денис и Сергей останутся у костра, будут поддерживать огонь, чтобы нам было хорошо видно, куда возвращаться — а мы с тобой пойдём вперёд и поглядим. Как ты на это смотришь?

— Я, — говорю, — на это смотрю строго положительно. Динька со своим животом идти не сможет, пусть сидит, а Серёга остаётся за старшего и охрану: он боксёр, у него нож… и дубина. А мы сходим.

Артик вдруг улыбнулся, будто я ему штуку баксов предложил за так, а остальные двое переглянулись. И Багров сказал:

— Не хочу, чтобы вы уходили!

— Ша, — говорю. — Приказы не обсуждаются, ясно, нет?

Калюжный скорчил рожу — и я ему сказал, пока он не начал выступать: