Олег Якубов - Михайлов или Михась?

Теперь в суде настала очередь выступать прокурору Жану Луи Кроше. Всегда разный — то яростно атакующий, то иронично—насмешливый, он на сей раз предпочел краткую сдержанность. У господина Кроше были на то свои, и весьма серьезные, причины. Кто, как не он, прекрасно понимал, что принятое накануне решение об изъятии из следственного досье аффидевитов, доказывающих невиновность подследственного, акт столь же беспрецедентный, сколь и беззаконный. Вряд ли Кроше беспокоился, что судьи Обвинительной палаты упрекнут его в нарушении законов. Его, скорее, беспокоило, что палата, которая в этом деле явное предпочтение отдавала обвинению, может испугаться именно того, что подобного не было ни в одной демократической стране мира. И потому Кроше был сдержан. Лишние аргументы, ненужная горячность или неуместная ироничность сейчас могли только навредить. И он предпочел ни словом не упоминать о беззаконном решении.

— Да, правы те, кто упрекает нас в том, что следствие ведется медленно. Но, господа, такое следствие и не может вестись быстро. К тому же сам господин Михайлов изрядно тормозит дело. Он тормозит его тем, что отказывается сотрудничать со следствием. Господин Михайлов избрал неверную тактику, он обжалует все наши решения, а рассмотрение каждого такого обжалования требует немало времени. Мне кажется, господин Михайлов просто смеется над следствием. Но мы соблюдаем закон. И если господин Михайлов придерживается этой своей тактики, мы не станем ему мешать. Мы лишь должны дать время времени. И время все докажет и все расставит на свои места.

— Благодарю вас, господин прокурор, — произнес председательствующий Обвинительной палаты Мишель Крибле. — А теперь я предоставляю слово господину Михайлову.

— Вот уже год я в тюрьме. Считаю, что не виновен ни по одному пункту, предъявленному мне следователем, — заговорил Сергей. Он произносил фразы размеренно, давая возможность переводчице застенографировать каждое слово. — В речи прокурора прозвучала фраза, что я смеюсь над следствием. Но поверьте, мне не до смеха. Мой отец болен, он при смерти, а я не могу его увидеть. Мой бизнес остановлен, и я терплю огромные убытки. Мое дело полностью сфабриковано. Девять месяцев мое досье было закрыто, и ни я, ни мои адвокаты не могли узнать, в чем меня все-таки обвиняют. Недавно я узнал, что еще несколько месяцев назад из московского РУОПа поступил официальный документ о том, что в России против меня нет уголовных дел. Однако лишь неделю назад этот документ попал в мое досье. Вы можете лить на меня грязь, но я считаю, что в цивилизованной стране с должным вниманием должны относиться к официальным документам и актам экспертиз, в том числе и международных.

В тот момент Сергей еще не знал, что и этот документ, и какие-либо другие, свидетельствующие о его невиновности, из досье буквально несколько часов назад изъяты. И именно в этом месте его перебил Мишель Крибле, резко выкрикнув:

— Вы не имеете права обвинять власть и можете говорить только о том, что касается лишь вашей собственной защиты.

— А я и не обращаюсь к власти, — невозмутимо возразил Сергей. — Я же прекрасно понимаю, что все мною сказанное — это глас вопиющего в пустыне. Говоря о справедливости, я уповаю только на Бога. Мои же высказывания здесь в большей степени обращены к присутствующим в зале журналистам. Если среди них есть люди, имеющие совесть, они расскажут всему миру о том, что здесь происходит.

Переводчица добросовестно записала в блокнот последнюю фразу, но долго не могла приступить к переводу. Ее смутила фраза «глас вопиющего в пустыне». В конце концов она выкарабкалась из сложной ситуации, переведя это так: «Голос человека, кричащего на песке». Не обращая ни малейшего внимания на явное замешательство судей, не понимающих, о каком песке идет речь, мадам опустилась на свое место с довольным видом человека, добросовестно исполнившего свой долг.

Суд начался в 17 часов. За два часа и пятнадцать минут, что длилось заседание Обвинительной палаты, в зале несколько раз менялись четверки вооруженных охранников и по два полицейских офицера. В 19 часов 20 минут суд удалился на совещание. Лестничные пролеты коридоров Дворца правосудия были по-прежнему заполнены автоматчиками. Один из адвокатов сказал:

— После прошлого заседания суд пробыл в совещательной комнате минут десять, не больше. Даже для того, чтобы зачитать решение, судье понадобилось больше времени, чем ушло на совещание. Понятно, что решение было готово, в него просто вписали какие-то технические данные. Интересно, сколько времени они будут заседать сегодня?