Антон Текшин - S-T-I-K-S. Окаянный

Через минут десять этого весёлого балагана похорошевшая женщина с полотенцем на голове величественно вышла к нам, а раскрасневшийся Сыч пулей влетел в освободившийся санузел. Стелла избавилась от грязной одежды, взамен одевшись в то, что мы успели прихватить из того злополучного коттеджа в степи, и впервые за всё время, что я был с ней знаком, мне довелось увидеть её улыбку. Не язвительное кривляние губами, не торжествующий оскал голодной хищницы, а обычное выражение маленького счастья. Выглядела оно куда лучше, чем я мог предположить.

Пусть тёмные джинсы и клетчатая рубашка не подходили ей по размеру, она всё равно умудрялась выглядеть во всём этом куда как привлекательно. Внешница, бесспорно, заметила мой взгляд, но никак не подала виду, что её это как-то стесняет. Покопавшись немного в своём рюкзачке в поисках какой-то очень нужной штучки, она, витиевато выругавшись на своём английском, совершенно неженственно вывалила всё его содержимое на кровать, просыпав часть вещей на пол. До сих пор не понимаю, как в ней одновременно уживаются царственное величие снежной королевы и непосредственность типичного жителя пригорода.

Задумчиво прикусив губу, она принялась разгребать получившуюся кучу, что-то бурча под нос, а я, решив, что неплохо бы размять ноги, поднялся с кровати. Взгляд сам собой зацепился за валявшийся на полу моток капилляра от капельницы. Сам не зная почему, он вызвал в голове какие-то смутные ассоциации, заставив меня подойти ближе и зачем-то взять его в руки. Стелла окончив ревизию, с удивлением обернулась и протянула ко мне раскрытую ладонь.

— О, спасибо! Я немного неуклюже это сделала.

Но возвращать капилляр я ей не собирался, и продолжил ходить с ним по номеру, перебирая гибкий шланг пальцами. Доктор Стерва изогнула тёмную бровь, и, опустив руку, спросила:

— Собираешься сделать из него какую-нибудь безделушку и подарить мне? Поверь, этот фокус пытались провернуть многие, даже на Ферме, и большинство из них я разделала на столе как рождественскую индейку. Так что если ты не собрался на нём повеситься, то лучше его верни.

Понятное дело, она сильно нервничала, прекрасно понимая, что в её случае не стоит надеяться на светлое будущее. Вся её язвительность шла именно оттуда и обижаться на неё было глупо.

— Никогда не занимался плетением, — честно признался я. — Единственное, что мне удалось из него сварганить, было…

И меня, наконец-то, осенило, да так крепко, что вновь задрожавшие пальцы выронили обратно злосчастный моток капилляра. Я действительно не делал из него ничего, кроме имитации следящего браслета внешников, когда тренировался управлять своей способностью. Того самого, который мог в любой момент отправить меня на тот свет и где был написан мой, так сказать, инвентарный номер.

Внезапно очень ярков вспомнилось всё, перенесенное мной на Ферме — уколы, побои, холодная Доктор Стерва, садист Кирпич и весельчак Шумахер, ставший для меня важнейшим источником информации об этом сбрендившем мире. Муры и внешники, чьи рожи слились в одну неразборчивую маску, толстяк Крайтон, курировавший меня для каких-то загадочных целей и Фармер с Азамото, пытавшиеся меня…

— Стелла, что ты знаешь о проекте «Икс-тринадцать»? — чуть подсевшим голосом спросил я.

— Немного, — пожала она плечами, запихивая непригодившуюся мелочёвку обратно в рюкзак. — Это было как-то связано с тобой, подробностей не знаю. Знаешь, я сейчас подумала, что в том жилом грузовике могла быть какая-то документация. Не зря же тебя собирались на нём перевозить.

— Так, а поясни мне другой момент, — продолжил я расспросы. — Зачем на Ферме заключённым присваивали личные номера?

— Для отчётности. Все эти ваши собачьи клички, в них так легко запутаться… Не совсем понимаю, куда ты клонишь, и почему у тебя такое лицо?

— Кто выдавал номера? — проигнорировал я её вопрос, остановившись у стены с логотипом Сколково. — Они порядковые?

— Нет, они вроде рандомные, а присваивала их администрация. Ты можешь мне, наконец, ответить что…

— Скажи мой номер, ты же его наверняка помнишь.

— Да уж это я вряд ли когда забуду, — с нескрываемой горечью поделилась она. — Тринадцать-семьдесят три, будь прокляты эти цифры. А теперь — к чему всё это?

Я похлопал ладонью по стене, где помимо колбы с шестерёнкой красовалась священная для сколковцев цифра «семьдесят три», и до женщины, наконец, дошла страшная правда.

— Омайгад… — только и смогла произнести потрясённая Стелла, невольно отпрянувшая назад.