И. Намор: Техника игры в блинчики

" Перед лицом смерти …" — вспомнился ей пример, приведенный одним из этих философов.

"Или это у Ницше?"

Но как бы то ни было, теперь она была уже не настолько уверена в своей "теории", как несколько месяцев назад. Хотя, если откровенно, дело не в том, отчего так происходит, а в том, что на самом деле творится с Бастом, а с ним явно что-то было не ладно. И, хотя он успешно скрывал свои чувства от остальных, от нее — и, скорее всего, от Кайзерины, — Себастиан закрыться не мог. Женщины, тем более — влюбленные женщины, чрезвычайно чувствительны к некоторым нюансам. Так что хотел того Баст или нет, Вильда его глубоко запрятанную, странную и необъяснимую боль почувствовала. Что-то — как отголоски дальней грозы — прорывалось, несмотря на все барьеры и рогатки, что установил Себастиан фон Шаунбург на пути к своей душе. Что-что, а это он умел: быть, или вернее, казаться холодным логиком, чуждым излишней эмоциональности, столь любезной сентиментальным бюргерам.

"Но Баст не бюргер".

О, да, риттер фон Шаунбург никак не бюргер, но, разумеется, Вильда имела в виду нечто совсем иное.

Между тем автомобиль съехал с дороги и по узкой просеке — с осторожностью человека, идущего через болото — выехал на зеленую опушку, полого спускающуюся к самой воде. Между травой и медленной водой Хавеля виднелась узкая песчаная полоска.

— Здесь? — спросил Баст.

— Чудесно, — откликнулась Вильда, которой нравилась игра в галантность. Вот Кайзерина определенно не приняла бы игры. "Зачем спрашивать, если ты уже все решил?" — спросила бы Кейт. Но Вильда не Кейт…

— Спасибо, Ви, — улыбнулся Баст и заглушил двигатель.

Он опять понял ее с полуслова, а она? Могла ли она похвастаться таким же пониманием мужчины, которого любила?

"Я безумно влюблена", — произнесла она мысленно.

Однако фраза ей не понравилась. По смыслу, вроде бы, верно, а все равно — пошлость.

— Сюрприз? — улыбнулась она. — Пикник? Вдвоем? — подняла бровь, решительно позволяя себе то, чего еще ни разу не позволила. — Ты уезжаешь? Один? С Кайзериной?

— Как много вопросов, — притворно испугался Баст и, выйдя из машины, обошел ее спереди, чтобы открыть дверцу со стороны Вильды. — С какого начнем? — он распахнул дверцу и подал Вильде руку. — С первого или последнего? Или поговорим о нас?

— О нас?

Вот тут он ее действительно удивил. Разговор начистоту, имея в виду их "тройственный", с Кайзериной, союз, — последнее, что Вильда могла ожидать от своего мужа. Она даже и намекать на эту щекотливую тему не предполагала. Однако заговорил он…

— Я…

Но Баст не закончил фразы, сбился. Он! Сбился! Что?!

— Вероятно, — сказал Баст после секундной паузы. — Я должен сказать тебе то, что так ни разу и не сказал.

Сейчас его голос звучал ровно, но Вильда почувствовала "нерв", ощутила напряжение, охватившее ее мужа, увидела "игру чувств" в его глазах.

— Ты замечательная женщина, Ви, — сказал он. — Ты красавица и умница. И у тебя есть сердце, а не только… мозги.

"А что ты хотел сказать сначала?"

— Душа… — объяснил Баст то, что имел в виду, говоря о сердце. — В общем, я думаю, ты это знаешь, но я обязан все-таки сказать вслух. Я тебя люблю, Вильда.

"Господи! — успела подумать Вильда, вспыхивая от его слов, как сухой хворост от искры. — Как же трудно тебе даются самые простые слова?!"

Она качнулась к Басту, почувствовала объятия крепких рук и вкус его губ, и окончательно потеряла голову.

Но время, к сожалению, лечит такие внезапные "недуги" слишком быстро. Прошло сколько-то упоительных минут "вне себя", быть может, полчаса, но никак не больше, а она уже могла дышать и слышать, и видела вещи такими, как они есть.

— Как думаешь, вода холодная? — спросила она, поднимаясь с травы.

— Не знаю, — покачал головой Баст, он улыбался и смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Баст! — рассмеялась Вильда, взмахивая руками. — Не смотри на меня так! Я не гравюра Вёлфля!

На самом деле она наверняка была много лучше всего того, что могли изобразить Вёльфль или Вегенер. Там ведь всего лишь гравюры, штрихи на бумаге, а здесь живая красивая женщина в… Ну, в общем, после приступа бурной страсти она осталась в одних чулках. Черт знает, как это у него получалось, но порой она не успевала даже сообразить, что Баст ее раздевает, а одежда — вот она, — разбросана по всей комнате. А может быть, дело было вовсе не в нем, а в ней, в том, что с ней происходило, когда Баст ее обнимал?

— Я не гравюра Вёлфля! — сказала она, смеясь.