Иван Константинов - Крепость лжецов

– Но есть же причина? – Из-под ее пальцев текли миниатюрные ручейки. Окно расширилось, и в нем появилась грудь незнакомки – небольшая, с темными сосками, задорно глядящими вверх и в стороны. Какая-то слишком веселая для обладательницы такого испуганного лица. Ровный загар покрывал и ее, словно после нескольких дней, проведенных на крыше под жарким солнцем, вдали от любопытных взглядов. С каждым следующим движением другая Мириам проступала из зеркала, блестящая, мокрая, и словно бы ненастоящая. Созданная не из плоти, а из отполированного дерева.

Может быть, из яблони?

Резцом неизвестного мастера, придумавшим линию ее ребер и вертикальную ложбинку на твердом животе, плавный изгиб бедра и резкие очертания мышц – проступивших, когда она приподнялась на носках, рассматривая, и не совсем понимая, что видит.

Кто мог захотеть убить… это? Неужели никто из тех, кого она рвала зубами, била ногами и стреляла – не видел ее такой? Неужели ни у кого она не вызвала настоящей жажды – не овладеть, а оставить с собой навсегда?

Запечатлеть?

Мириам закрыла глаза, потом, словно этого было недостаточно, прижала к ним ладони.

– Что со мной? – Спросила она вслух. – Это потому, что я видела столько чужих мыслей? Теперь и я думаю иначе? Поэтому мне так противно?

Она попыталась скопировать тон Сломанной Маски, но у нее не очень получилось. Сколько сознаний пришлось увидеть ему, чтобы они победили в Хоксе? Тысячу, или больше? Ей хватило чуть больше десятка, чтобы захотеть умереть.

– Они разрывают меня. – Пожаловалась она темноте. – А я не могу от них убежать, потому что они внутри. Слишком много памяти сразу.

Она сжала виски, обхватывая голову, вглядываясь в себя, в глубину, из которой поднимались чужие слова и чувства. Ей пришлось приложить незнакомое и яростное усилие, чтобы клубящаяся темнота уступила место смутно знакомой картине – будто собранной из кусочков, которые она уже видела раньше.

Это была шахта, глубокая, лишенная дна, во много метров шириной, из древнего серого бетона. Мириам различала каждую трещину на ее стенах, ощущала их толщину – четыре или пять шагов. Надежные стены, способные выдержать что угодно. Через каждые несколько метров в них зияли двери, округлые заплаты из толстого ржавого металла, открытые и закрытые. Тысячи дверей, по пологой спирали уходящих все ниже и ниже.

За дверями хранились воспоминания.

Мириам, паря в центре шахты, ощущала их – за железными створками и бетоном, ожидающие ее приказа. Некоторые бились, надеясь сломать двери, а другие покорились уже давно.

Часть дверей не закрывалась никогда.

Опускаясь в шахту, все ниже, Мириам чувствовала движение, зарождающееся в глубине. Как открываются все новые и новые створки, впуская в себя то, что она не хотела ни видеть, ни слышать, как двигаются толстые поршни, удерживающие двери, со звоном входят в пазы тяжелые зубья надежных замков. Она закрывала чужие воспоминания, изолируя их, раскладывая по камерам, запрещая им доступ к своей душе. С каждым щелчком замка ее покидало нечто чужеродное – слова, ярость, похоть, оставаясь за дверями и толстыми стенами. Это походило на обычную уборку: собрать игрушки и осколки тарелок, разбросанные по полу, и закопать на заднем дворе, чтобы никто не поранился. А еще совсем рядом хранилась память, оставленная Джино, и Мириам было немного обидно, что теперь оставленные им подарки делят это место со всякой гадостью.

– Прости, Джино. – Сказала она, открывая глаза. – Но так нужно было сделать.

– Джино? – Спросила Би у нее за спиной.

Интермедия IV.

Гладиатор стоял, взметнув над левым плечом длинный меч. Лучи света, пробиваясь сквозь решетчатый купол павильона, сверкающими шрамами пересекали его грудь и живот.

Под солнцем зеленый мох и мелкие трещины проступали сильнее.

Камень на правом наплечнике источился, его край, прикрепленный белым цементом, грозил отломиться от неосторожного движения. Джордан предпочел не рисковать, и, ухватившись за ухо статуи, перебрался на левое плечо, для чего ему пришлось нырнуть под массивное каменное яблоко на рукояти меча.

Левый наплечник, переходящий в огромную трапециевидную мышцу, казался значительно надежнее. Прайм устроился там, и контейнер на его спине раскрылся с едва слышным щелчком, высвобождая короткоствольный игольник.

Джордан повел оружием из стороны в сторону, отмечая возможную линию огня. Очертил усыпанную гравием площадку в четырех метрах внизу, фигуры пяти статуй вокруг, и верхний край ближайшей стены павильона, через которую перебрался несколько минут назад. Ветер чуть слышно шевелил листьями на деревьях, рассаженных в иллюзорном беспорядке, поднимал легкую пыль над дорожками, подходящими к площадке с четырех сторон, и доносил из-за стены шум близкого хайвея.