Андрей Васильев - Файролл. Снисхождение. Том 2

– Nein, – пробормотал дядюшка Эверт, озираясь по сторонам.

Эта беседа явно заинтересовала многих, но при этом никто не рискнул приблизиться, напротив, вокруг нас образовалось некое пустое пространство.

– Правильно, Эверт Клюге, нельзя, – мерно произнес Старик. – Они мои друзья, мои помощники, мои сподвижники. Наконец – мои ученики.

В этот момент его вторая рука легла на мое левое плечо. Если бы я был гвоздь, то, скорее всего, ушел бы в пол по шляпку. У меня было ощущение, что на меня навалилась гора Эверест.

– Вот и хорошо, – продолжил Старик. – Я вижу, мы понимаем друг друга. Теперь поговорим о безрассудстве и глупости. Ты же не против побеседовать об этом, мой пытливый Эверт Клюге?

– Nein, – толстяк был весь мокрый, пот тек по его лысине, по внезапно обвисшим щекам, он уставился в пол и не поднимал глаза. – Das heißt – ja. Ich habe nichts dagegen, Euer Gnaden. (Нет. То есть – да. Я не против, светлейший).

Что именно говорил дядюшка Эверт, я не понимал, но догадывался. По интонациям ориентировался.

– Безрассудство и глупость, – задумчиво сказал Старик за моей спиной. – Казалось бы – одно и тоже. Но нет, мой сладострастный Эверт Клюге, это не так. Глупость – это когда ты лелеешь мысли о том, как бы овладеть душой и телом невинной девушки, даже не посмотрев на цветок в ее бутоньерке. А безрассудство, это когда ты позволяешь себе рассуждать о том, кто и где имеет право быть, даже не зная, кто перед тобой стоит. Или зная?

– Ich weiß es nicht sogar jetzt, Euer Gnaden (Я и сейчас этого не знаю, светлейший), – поспешно пробормотал дядюшка Эверт.

Происходящее окончательно заинтересовало присутствующих, даже музыка смолкла. Последние слова дядюшки вызвали дружный смех публики.

– Он еще и слеп, – заметил кто-то из толпы, причем по-русски. – Перстень на пальце этого человека не заметить невозможно.

– Но у этого червя губа не дура, – послушался другой голос. – Он выбрал лучший цветок в оранжерее.

Следом за этими словами раздался звук пощёчины и новый взрыв смеха.

– Возможно, он имел в виду не сущность этого человека, а его имя, – настолько дружелюбно произнес Старик, что мне стало толстяка как-то жалко. Таким тоном врачи говорят со смертельно больными. – Да, мой честный Эверт Клюге, ты же это имел в виду?

Дядюшка даже ничего говорить не стал, только головой потряс.

– И в этом твоя ошибка, – с искренним сожалением произнес Старик. – Фатальная ошибка. Эти двое – мои личные гости, их пригласили сюда по моей просьбе. То есть ты нанес обиду людям, которые находятся под моей защитой. А это уже не глупость. Это безрассудство. Мало того – им покровительствую не только я, но и хозяин этого прекрасного дома. Ведь это он пригласил их сюда от моего имени. Мой отчаянно смелый Эверт Клюге, ты хочешь померяться силами со мной и моим братом?

Дядюшка рухнул на колени.

– Генрих, что ты там говорил про цветок и оранжерею? – спросил у кого-то невероятно язвительный девичий голос, на этот раз на английском. – Напомни?

Никто ничего не ответил.

– Я вижу, что ты усвоил разницу между глупостью и безрассудством, мой сообразительный Эверт Клюге, – одобрительно произнес Старик. – И впредь верно подбирай слова, если же не можешь этого сделать, то просто молчи. А еще лучше – не совершай глупых и безрассудных поступков, в другой раз тебе может повезти гораздо меньше, чем сегодня. Да и всем присутствующим я рекомендую помнить о том, что они сейчас здесь увидели и услышали.

Дядюшка закивал головой так, что та, казалось, сейчас оторвется.

– Ну и хорошо, – Старик так и не снял руки с моих плеч. – Эге, да я, похоже, стал причиной остановки веселья в этом зале? Нет-нет-нет, это не дело. Друзья, сегодня славная ночь, так не тратьте время даром! Танцы, вино, еда, любовь – вот что вам нужно. Стоит ли слушать беседы о смысле слов? Музыканты, что вы стихли? Вы творцы, в ваших руках судьба вечера! Сделайте так, чтобы все в этом зале были счастливы и безрассудны!

Оркестр, было совсем замолкший, немедленно выполнил этот приказ. Взвизгнули скрипки и пары закружились в танце.

– Ну и славно, – одобрительно произнес Старик, и его руки наконец-то покинули мои плечи. – Рад нашей встрече, мой юный друг. И представь мне наконец свою спутницу.

Я улыбнулся и повернулся к тому, кого был бы рад никогда не видеть. Никто не любит смотреть в лицо своему страху.

Старик был, как всегда, сама элегантность. Черный длиннополый пиджак, черная жилетка под ним и белоснежная сорочка с расстегнутым воротом – вроде бы ничего особенного, более того – даже небрежный стиль одежды, но как это все на нем смотрелось! И боюсь даже представить, сколько стоило.