Иван Ревяко - Сегодня мы откроем глаза

— Мама, — быстро, словно стесняясь, проговорила Катерина, — ты у меня такая красивая.

И обняла маму. Что-то очень теплое, даже горячее, даже очень горячее сразу почувствовалось внутри, тысяча маленьких светлячков горели не своим чудесным светом, а огнем, который не мог убить их. Они кружили по всему телу, но не щекотали и не дрались, а как мирные, старые сторожи, сонно прогуливались. Так тепло и хорошо, точно в самый прекрасный день лета.

Татьяна не сразу обняла дочь, вероятно, от изумления. «Раньше Катерина не бросалась так резко в объятия. Раньше она вообще не бросалась в объятия». И если в этом момент дочь испытывала что-то светлое и прекрасное, то для матери наступило что-то очень странное: слезы подступили к ее сухим глазам, как и ком к горлу. Она в этот момент лишь начинала понимать, что упустила в своей жизни, но не понимала, что это можно еще и возвратить. Да еще и приумножить можно!

— Ну, ну, Катерина, спасибо, мне приятно, — говорила она, нехотя выбираясь из теплых объятий, — но все равно мне больше интересно, как ты там жила, как университет, как Вена, наконец.

— Ты звонила мне очень часто, — усмехнувшись, ответила та, — ты и так все прекрасно знаешь.

— Телефон — это одно, а живой рассказ — это другое.

— Может, подождем папу?

— Он подойдет попозже.

— Ладно, — смутившись, сказала Катерина, — тогда слушай.

И она, как будто маленький ребенок, рассказывающий все секреты своей матери, начала рассказывать и про учебу, в первую очередь про нее, потому что Татьяне это должно было интересно, потом про стажировки и всякие программы, затем про Вену, делясь впечатлениями, а уже в самом конце — про Рея и Мэг.

Татьяна слушала все, казалось, равнодушно и не очень внимательно, но это было далеко не так. Чувство гордости, именно гордости, переполняло ее. Она была уверена, что дочь не справится с жизнью в другой стране, с другим языком, новыми людьми и так можно перечислять очень долго. Или хотела так думать, кто знает.

Закончив, свой рассказ, Катерина вскрикнула, потому что вспомнила очень важную вещь:

— Мама, ты помнишь, дедушка перед смертью оставил мне какой-то подарок, и ты сказала, что отдашь мне его, по его завещанию, после шестнадцати лет. А мне, как видишь, уже скоро двадцать один.

— Да, да, да, что-то припоминаю, — ответила Татьяна и, встав, отправилась в соседнюю комнату к ящичку-сейфу, в котором лежали очень важные бумаги.

Через минуту она принесла небольшую коробочку размером чуть больше ладони.

— Вот, держи, — протянув коробочку дочери, сказала женщина.

— Я потом посмотрю, перед сном, если ты не против, — отложив темно-вишневую коробочку, сказала Катерина, — а теперь рассказывайте, как вы.

«Болтали так до темноты…» Разговор лился, словно весенний ручей, быстро, но спокойно, без «лишних» эмоций.

— Так где же папа? — перед тем, как расходиться, спросила Катерина.

— Он много работает сейчас над каким-то проектом, — ответила Татьяна и, быстро пожелав доброй ночи, отправилась спать.

Уже лежа в кровати, девушка вспомнила о коробочке. Включив светильник, который светил так же мягко и уютно, как и пять, десять и пятнадцать лет назад, она взяла ее в руки. Мягкая, но слегка колючая, как щеки дедушки, не брившегося целую неделю. От нее веяло чем-то очень приятным, таким забытым, но все еще теплым и добрым.

В коробочке лежало кольцо, по виду золотое, с небольшим ярко-зеленым камнем, и потертая, старая бумага, исписанная аккуратными буквами.

«Здравствуй, дорогая Катюша!»

Она и забыла, когда ее так называли в последний раз.

«Если ты это читаешь, значит меня уже, скорее всего, нет среди живых. Да, я говорил, чтобы тебе отдали это после шестнадцати лет, но на самом деле просил после моей смерти.

Катенька, я бы не писал просто так, ты понимаешь. Я хочу сказать тебе одну очень важную вещь.

Я прекрасно знаю твоих родителей, папу и, тем более, маму. Маму особенно.

Расскажу тебе чуть-чуть, но не все; если захочешь, можешь у нее потом расспросить.

Когда твоя мама была еще подростом, она очень любила рисовать. Рисовала она кругом: на обоях, на столе, в тетрадях и учебниках. И рисовала вообще все, что видела: меня, свою маму, комнату, цветы, людей и природу. Не раз она так увлекалась этим занятием, что забывала ложиться спать. Но мы ее не ругали, не говорили ей, что это вредно или плохо. Мы позволяли ей наслаждаться этим. И вот когда пришел час выбирать университет, она сразу же указала на художественную академию. И мы были готовы.