Иван Ревяко - Сегодня мы откроем глаза

Она, кажется, могла разговаривать без умолку, часами, точно она весенняя птица, поющая свою нежную песню.

Катерина любила мысли подруги, ибо их реально можно было принять за что-то цельное, что можно потрогать, понюхать и навсегда оставить в своей памяти.

А ведь мысли — они как еда. Человек может один раз попробовать что-то, а потом всю жизнь пытаться приготовить точно такое же, но скажу, что идентичности, как и идеала, не существует. И будет корить себя этот несчастный, ругать за то, что не умеет готовить. Но ведь можно попытаться приготовить что-то свое, дать оценить близкому. Не получается? Снова пытаться. Снова нет? Смените сковороды. Думать важно и жизненно необходимо, но может быть и смертельно. Есть блюда, которыми ты в момент отравишься, хуже, когда они отравляют тебя изнутри на протяжении долгого времени, кажется, что все хорошо, даже приятное послевкусие, а потом бледнеешь, зеленеешь и умираешь.

Но есть и такие мысли, которые ты пробуешь каждый вечер, но все равно они раскрываются каждый раз по-новому, удивляя и поражая. Это мечты.

Вернемся к Мэг. Она замечательная девушка. Очень стройная и изящная, будто молодая осина, только в отличии от дерева девушка не поддается ветру, уверенно стоя на ногах. Ее длинные темные, будто зимняя ночь, волосы изящно и нежно колыхались на ветру, словно ветви старой, мудрой ивы. У нее широкие, всегда кажущиеся уставшими, серо-зеленые глаза, от которых трудно отвести взгляд, хочется смотреть и смотреть в них, забывая про все. Мэг очень любит обниматься. Но ни в коем случае не со случайным прохожим! Объятия — это что-то личное, что-то приятное и дорогое, способное согреть в самые трудные минуты, одно из тех сокровищ, без которых трудно представить жизнь. Иногда мне кажется, что люди, которые любят обниматься, крепко-крепко, прижимаясь всем телом, как будто защищая вас или пытаясь укрыться за вами, — глубоко печальны где-то в душе. Но как все просто: пустил человека к себе в объятия — и он, и ты счастливы. Хоть на мгновение, но счастливы.

Катерина как-то спросила Мэг о ее любви к объятиям, на что та, пожав плечами, просто ответила:

— Просто потому что мне тепло, и я говорю не про тело.

Однажды ранней весной они шли с занятий, уже достаточно уставшие, но вопреки этому решили прогуляться, а не идти домой, теряя драгоценные минуты молодости.

— Поехали в Старый год? — спросила Мэг, видя подъезжающий автобус. — Ты, кажется, там еще не была. Хотя, может, и была, но со мной гораздо веселей.

Черное, длинное пальто Мэг развивалось на ветру, переметалось из стороны в сторону, то изящно облегало тело, то предательски отдавало его сквозящему ветру.

Они сели в автобус, который довезет прямо до Старого города.

— Знаешь, там, на моей родине все не так, — неожиданно сказала Катерина, заметив обстановку в автобусе.

— В смысле, не так?

— Понимаешь, там люди какие-то другие. Как тебе сказать, ты заходишь в переполненный автобус, душный, отвратительный, особенно вечерние рейсы, тесно и неприятно, и каждый считает своим гражданским долгом толкнуть тебя или наступить на ногу. А если так происходит, то ты получаешь укоризненный или презрительный взгляд, будто ты виновата в том, что кто-то не смотрит под ноги. Женщины с уставшими лицами стоят с полными сумками продуктов, каких-то других вещей, тоже очень тяжелых, а мужчины, развалившись, дремлют, облокотившись на стекло; людям, переполненным какими-то обидами, только дай возможность выплеснуть все — и вот уже все пассажиры с отвращением смотрят на случайную жертву; дети, бедняжки, чувствуют, как мне кажется, это все и начинают ныть, плакать, с каждой секундой все громче и громче.

Лицо девушки кривилось в гримасе какого-то отвращения, непонимания и жалости, будто только что она рассказывала Мэг о тупых животных, не умеющих себя вести без надзирателя.

— Я не знаю, к счастью, как выглядят круги ада и есть ли они вообще, но, кажется, эта давка может спокойно претендовать на звание десятого круга.

В другой стране, вдалеке от дома, Катерина изменилась: она окончательно перестала смущаться, смотря в глаза людям, как-то сблизилась с людьми, не уделяла столько времени учебе, но все равно занималась достаточно, и, что интересно, здесь она как-то незаметно начала получать удовольствие от учебы, хотя и предметы ей были не интересны. И все же существовал один предмет, который вызывал неописуемый интерес не столько к самой своей сути, как к потрясающему преподавателю.