Алексей Вязовский - Вершина Красной Звезды

— Нет, не считаю. Лететь в Париж — это был личный выбор самой Веры. Все остальное — просто трагическое стечение обстоятельств.

— Хочу, чтобы ты знал, что роман с Верой не был для меня короткой интрижкой. У нас были большие совместные планы.

Молча, выхожу из палаты, хлопая за собой дверью.

Планы?!! Какие там могли быть «планы»?!! Самое большое, на что могла рассчитывать Вера — это негласный статус любовницы американского миллионера. Ну, завел бы Дональд крупный бизнес в Москве, а заодно и вторую, неофициальную семью. Как удобно, вот счастье-то для простой русской девушки…! Хотя кто этих девушек знает? Может, как раз для Веры это и было пределом всех ее мечтаний? Не работать, ничем себя не утруждать, родить Трампу ребенка и обеспечить себе безбедную жизнь. Не всем же страну спасать и мир под себя переделывать…

Мы выходим из ВИП отделения и направляемся в другое крыло, где и обстановка попроще, и народа в коридорах побольше. Не знаю, по собственной воле, или по подсказке мудрого мэтра Эрсана, но Фред оплатил отдельную палату для Эмиля Пино — таксиста, сидевшего за рулем машины, попавшей в аварию. То, что в аварии этот парень не виноват, стало окончательно ясно ещё вчера вечером, но полиция почему-то осторожничает и не торопится озвучивать заключение экспертов. Видимо боится новых беспорядков и ждет, когда немного спадет накал страстей.

Эмиля, находящегося до сих пор без сознания, мы смогли увидеть лишь через стекло — печальное зрелище — а вот с его лечащим врачом немного поговорить удалось. Шансы выкарабкаться у парня небольшие, поврежден головной мозг и позвоночник. Нам вежливо сообщили, что врачи делают все возможное для его спасения, и аккуратно выставили вон, сославшись на врачебную этику.

— Ну, что? Куда теперь? — спрашивает меня в лифте Сергей Сергеевич.

— Хочу посмотреть на одну из разгромленных ночью редакций.

— Думаешь, тебе стоит там появляться?

— Я же должен выказать им типа свое искреннее сочувствие! Так кто у нас здесь поближе расположен?

Полковник, привыкающий понемногу к моему мстительному характеру, понятливо хмыкает.

— Одна из редакций находится на площади Вогезов, здесь сравнительно недалеко.

— Вот и отлично, едем туда.

Площадь Вогезов — это рядом с Бастилией, и по большому счету нам нужно только по мосту на правый берег Сены переехать, от госпиталя действительно в двух шагах. Время до начала пресс-конференции еще есть, вполне успеем съездить, позлорадствовать.

Наша машина выруливает на бульвар де л'Опиталь и направляется в сторону Сены. Но на подъезде к вокзалу Аустерлиц нам приходится притормозить — в Париже еще не рассосались утренние пробки и мы застреваем на светофоре.

— А разве по мосту Аустерлиц не одностороннее встречное движение? — вспомнив вдруг этот маршрут, спрашиваю я у шофера.

— С чего бы это? — удивляется он.

Упс… сумничал, называется…! Лучше бы промолчал. Но ведь когда я жил в Париже в нулевых, на этом мосту и, правда, уже было одностороннее автомобильное движение — только с правого берега на левый. Видимо, до этого нужно еще дожить. Смущенно замолчав, перевожу взгляд в окно.

Чуть в стороне, перед вокзалом, вижу большую стоянку со множеством машин такси. Они разного цвета — и белые, и желтые, и черные, но одно в них неизменно: вывеска на крыше «taxi parisien». Таксисты в Париже — это «мафия» похлеще, чем даже в Нью-Йорке. Они и в нулевых-то считали себя хозяевами столицы, сражаясь с мэрией и полицией за вольницу, а сейчас — в 79-м — на них, наверное, вообще управы нет. Странно только, почему их профсоюз молчит по поводу нашей аварии, ведь погибла пассажир такси, и пострадавший водитель — поди тоже член их профсоюза.

— Сергей Сергеевич, а как вы смотрите на то, чтобы притормозить и пообщаться с таксистами? Хочу задать им пару животрепещущих вопросов.

— С таксистами? — морщит лоб безопасник — А что? Это неплохая идея.

Вот и я так думаю. Нам сейчас любые союзники не помешают, а таксисты — это мощная сила.

Посольская машина перед светофором ловко уходит вправо и вскоре тормозит на стоянке. Группа таксистов о чем-то оживленно беседует между собой, не обращая ни на кого внимания, но дружно поглядывая при этом на часы. Видимо ждут прихода какого-то поезда и большого потока пассажиров. Меня они замечают, только когда я подхожу к ним вплотную и снимаю очки.

— Доброе утро, господа. Если конечно его можно назвать добрым.

С минуту они все, молча, рассматривают меня, потом один — самый молодой — недоверчиво спрашивает.