Михаил Булыух - Крестопереносец

— Господин барон! Прошу вас, помогите… Смотрите, какая прелесть! — Он потряс зубатой жердиной. — Это ведь ингр под эпик! И корни… И кора! И прутья! Тиносоктовые!!! Это же — высший грейд!!! Из этого… Да из этого… У-у-ух! Лесовик-то 255-ым был! Очень, очень сильный, матерый! Ва-аша-а-а ми-и-ило-о-ость… Я крафт на нем до 300-го подниму! Нельзя оставлять, никак нельзя!

— Ничего не понял, — сказал Полбу. — Выражайся яснее, бестолочь!

— Ва-а-аша-а-а ми-и-ило-о-ость… — только и мог скулить корзинщик, прижимая к груди дрын и одновременно пытаясь подлезть под узел с него самого размером.

— Да что с тобой будешь делать-то… Ну уж точно я это все не понесу, мне нужно на чеку быть, вдруг враги? А с нами — прекрасная Данунашка.

— Гмы-гмы? — спросил снова сидящий на плече княжны колобок. Выплюнул копну княжьих волос, рассыпавшихся огненно-рыжим водопадом, и повторил. — Ми-ми?

— А ты можешь? — Пендаль аж подпрыгнул. — Пожалуйста, пожалуйста! Помоги!

— Ми-ми-ми! Ми!

— Хорошо-хорошо! Шкуру сам понесу! И шест! Ты только кору, корни и щепу. А я… Я тебе… Во! Лапти сплету!!! Загляденье, а не лапти! Моднючие! Со статами и плюсами!!!

— Ми-ми…

— Ну, это сейчас нет, но ведь вырастут? И будешь топать! Ваша милость, господин барон, дозвольте! Мы быстро! Сейчас на… на него половину перегрузим и нагоним дружину!!! Мы мигом!

Полбу вздохнул и махнул рукой, мол, что с тобой, дураком, всякий мусор подбирающим, разговаривать…

И тут случилось странное. Впрочем, странного в этом мире Полбу насмотрелся предостаточно. Но это было странное-странное.

Колобок открыл ротик, и Пендаль стал запихивать в него свой драгоценный лут. Колобок таращился круглыми глазенками, его, казалось, и самого удивляла собственная вместительность и грузоподъемность. В общем-то, небольшой колобок поглотил все косточки, щепочки и обрывочки, собранные домовитым Пажопье. И даже чуточку не потолстел. Затем лихо вскочил на плечи пани Рошек и упаковал в себе ее волосы.

Довольный корзинщик поклонился барону и сказал, что вот теперь полностью счастлив и готов идти за хозяином хоть на край света, хоть за край.

И они пошли. Впрочем, не на край света, а всего лишь к дороге, ведущей к погосту.

Как ни медленно ехали дружинники, берегущие здоровье десятника, но все же, они были конные. И пеший рыцарь, сопровождающий даму, постоянно отставал. Пендаль же, вообще, шел, держась шагах в десяти позади барона, почти не смотря под ноги, а восхищенно разглядывая попеременно то жердь, то шкуру. Из-за чего время от времени падал.

День уже давно занялся, весело светило солнышко, щебетала мелкая птичья сволочь, а рыцарь учил княжну говорить по-русски. Почему по-русски? Потому что между франкским или английским и польским гораздо более глубокая пропасть. Не говоря уже о китайском.

Кроме того, по Руси она бродила уже давно, и кое-чего понахваталась.

Успехи княжны поражали, и Константин почти перестал думать о довольно непростой дилемме. С одной стороны, разговаривать со своей дамой время от времени полагается. С другой, он, как истинный рыцарь, не мог допустить чтобы Дымов, пусть и из благих соображений, совершил рукоприкладство по отношению к Данунашке. После этого, по всем правилам, полагается убить наглеца, а посадник рыцарю нравился. Да и что-то говорило барону, что нет у него шансов против этого весельчака. Нет, рыцарь не боялся. Просто не хотел портить зарождающуюся дружбу дуэлью до смерти. Обычно, после такого даже самой крепкой привязанности наступают кранты.

Шли они неспешно, и тот путь, который ночью занял у Константина минут пятнадцать, грозил растянуться часа на три-четыре.

Примерно на середине пути они увидели сидящую у обочины грязноватую старушку. В это время княжна обучалась правильному произношению, с точки зрения франка Полбу, русского звука «я».

Дружинники, ведущие на поводу лошадь окончательно ослабевшего десятника, ушли уже далеко вперед. Старушка, опершись на собранную ранее вязанку хвороста, с кряхтением поднялась и в пояс поклонилась Константину.

— Здоровья тебе и всяческих побед, богатырь… кхе-кхе… И тебе красавица… кхе… радости. Помогите бедной женщине, чем не жалко, кхе-кхе… — согнуться-то, она согнулась, а вот разогнуться уже не смогла. Так и стояла, поскрипывая и постанывая.

Рыцарь задумался. Что-то было не так с этой бабкой.

И почему просит она не ради Христа, как всем официальным нищим положено?

В этот момент княжна подбежала к уже начинающей плакать старушке и, положив ей руки на виски, нежно зашептала на смеси польского и русского. Ногти слегка засветились, и бабка стала выглядеть намного лучше. А вот Данунашка, напротив, слегка покачнулась и побледнела.