Борис Конофальский - Саранча

— А как вы достали планшет офицера? — спрашивал штатский.

Акима немного покоробил такой вопрос, в самом деле, не украл же он его:

— Снял с убитого.

— Офицера убить непросто, — заметил медик со стальными глазами.

— Любого из переделанных убить непросто, — недружелюбно косясь, отвечал Саблин.

— А вы убили пятерых? — продолжал штатский.

— Пятерых.

— Как, из чего? — вставил вопрос капитан медслужбы.

— Из всего, что было. «Бегуна» из пистолета бил, а добил из дробовика. Из двустволки.

— А «солдат» тоже из пистолета били? — интересовался капитан.

Вот чего он донимает, знает же, что «солдат» пистолетной пули и не заметит. Зачем такие вопросы задаёт? Злит только.

— Одного солдата из СВС, Снайперской Винтовки Соколовского, убил, второй на фугас выскочил. Их, вроде, всего два было, — вздохнув, отвечает Аким, он это уже раз тридцать рассказывал, а эти… Сто процентов отчеты Щавеля читали.

— А откуда вы узнали, где фугас поставить? — спросила женщина.

Саблин глянул на неё, ухмыльнулся. Баба, что с неё взять, видать, не понимает, с кем разговаривает. Он думал, что её спутники ей сейчас объяснят, кто такие пластуны, но они смотрели не на глупую женщину, а на него. Ждали его ответа.

— Я поставил фугасы в месте вероятной высадки противника на берег, — терпеливо начал говорить он.

— А откуда вы знали, что они там высадятся?

— Из опыта, определил место, где высаживаться будет удобнее всего.

— А откуда вы знали, что они вообще собираются там высаживаться? — не отставала женщина.

— Я не знал, я предполагал, — продолжал Саблин.

— А на чём основывались ваши предположения?

«Какая же нудная баба. Чего ж тебя разбирает?» — думал Аким с некоторым раздражением. Но вслух, конечно, говорил иное:

— Я пред этим убил какую-то тварь, и у неё в ухе увидал гарнитуру коммутатора, понял, что она там не одна. Решил подготовиться.

— Вы туда приехали не один? — спросил штатский.

Вот, вот теперь начались самые неприятные вопросы. Послать бы их, да Щавель с Волковым рекомендовали поговорить с приезжими. Попробуй не последуй их рекомендациям.

— Не один, — сухо отвечал Аким.

— А сколько вас было?

— Восемь, — ответил Саблин и замолчал.

Пауза. Гости ждут пояснений, а ему уже надоело говорить одно и то же, он молчит.

— С вами тяжело говорить, — наконец сказал штатский.

— С вами тоже.

— Мы здесь по делу, — вдруг снова заговорила женщина, — мы не хотим причинять вам беспокойства, но вы должны нам помочь.

«Всем я чего-то должен», — думает Саблин, а на эту красавицу глаз не поднимает.

И тут она вдруг протянула свою красивую руку с тонкими пальцами и коснулась его руки, потрогала так, как будто успокаивала, а он чуть не убрал свою руку, словно испугавшись. Но одумался, чего ему бабы бояться. Отдёрнул бы руку, дураком выглядел бы.

— То существо, с которым вы встретились, было не одно, — продолжала Панова, а сама ему в глаза заглядывала и не убирала своей руки с руки Акима. — Их было три как минимум. И только два человека, что с ними встретились, выжили. Вы один из них, и вы единственный, кто его видел и кто его уничтожил. Все остальные только радиограммы передавали о плохом самочувствии и о том, что люди сходят с ума и начинают конфликтовать друг с другом.

Она, наконец, убрала свою руку, и Саблину стразу полегчало.

— Как вы себя чувствовали в тот день? — спрашивает медик, а сам смотрит, словно прицеливается.

Нет, не здоровье Саблина его интересует.

— Ну… Голова болела.

— Голова болела, и всё? — не верил медик.

— Глаза болели, словно давят на них сверху.

— Боль пульсирующая?

— Да.

— Тошнота?

Саблин показал жестом: ну, была малость.

— Нам говорили, что вы не очень-то разговорчивый, — произнёс штатский с неудовольствием.

«Уж простите, что не балагур» — подумал Саблин и ничего не ответил.

— Раздражение было у вас? Кто-то из сослуживцев вас раздражал? — продолжал капитан медицинской службы.

Раздражение. Нет, не раздражение. Саблин с тяжестью в сердце и с чёрным стыдом вспомнил, как стрелял в спину снайпера Фёдора Верёвки. На всю наверное жизнь он это запомнил. Аким первой пулей в него попал, он видел это, но стрелял и стрелял ещё три раза, каждый раз попадая. И не чувствовал он тогда ничего, кроме удовлетворения. Разве ж это раздражение. А радиста Анисима Шинкоренко как убивал? Вспоминать не хочется. Он аж зажмурился, да нешто это поможет. А баба чёртова в лицо заглядывает, ждёт рассказа. Он в него четыре пули выпустил, а радисту и перовой хватило. Она в сердце попала. Аким, кажется, даже злорадное удовлетворение получал. Какое же это раздражение? Нет, не раздражение это было. Это была злоба. Злоба тогда его ела поедом.