Станислав Городков - Вариант Новгород-1470

Нижний этаж-клеть, вероятно, использовался, как курятник-гусятник — Дан заметил, как в открытые двери-проем первого этажа постоянно заходят-выходят куры, а то и гуси. Возможно, первый этаж был разделен на несколько частей и еще, как-то, использовался. То есть курятник — гусятник занимал лишь часть его площади.

На дворе Дана и Домаша ждали два немолодых, а скорее, немногим за тридцать, новгородца. Один повыше ростом, массивный, широколицый, с большим хрящеватым носом и седой, стриженной в горшок, шевелюрой… Но борода и усы у него были темными. Второй пониже, потоньше, со светлыми волосами, удивительно ярко-голубыми глазами и светлыми же усами, и бородой. Одеты оба были непритязательно, в простые портки, заправленные в небольшие сапоги… — Небось сапоги специально надели, а так ходят в лаптях или поршнях, — подумал Дан… — и в простых рубахах. Только пояски, перехватывающие рубахи, у обоих были яркие и цветастые. И на головах у обоих красовались небольшие, мягкие и округлые, с маленькими отворотами, уборы.

— Тот, что повыше — Перхурий, — шепнул Домаш. Он шел на полшага впереди Дана. — А пониже — Яким.

— Угу, — так же вполголоса ответил ему Дан…

— Ну, здрав будь, Яким, — первым сказал Домаш, выказывая уважение хозяину двора.

— Здрав будь и ты, Домаш! — ответил тот, что пониже и потоньше.

— Здрав будь и тебе, Перхурий! — произнес Домаш.

— И тебе того же! — уронил второй мужичок, повыше, плотный и широкий.

Вслед за Домашем, сначала представившись… — Меня зовут Дан, сын Вячеславов, — назвал гончарам свое имя и Дан. И добавил: — А кто хочет зовет меня литвин Дан или мастер Дан. — После чего повторил всю процедуру пожелания здоровья Якиму и Перхурию, то есть, сказал уважительное «здоров ли есть…» вместо сокращенного и более бытового, используемого часто при разном социальном статусе, либо при повторной встрече «здрав будь»… — Кто бы подумал, что существует столько нюансов в том — когда, с кем и как здороваться, — удивился Дан, столкнувшись, в первый раз, с подобным проявлением новгородского этикета. Хотя, в эти нюансы, более тщательно посвятил Дана Вавула — после достопамятного визита новгородского тысяцкого на подворье Домаша… Это когда новгородский воевода, к изумлению Вавулы и других работников Домаша, как с равным, как боярин с боярином, поздоровался с Даном…

Поздоровавшись с гончарами, Дан, не дожидаясь, пока Яким пригласит их в дом отведать «чего бог послал», сразу «взял быка за рога» — вопреки новгородским обычаям, сходу предложил всем, поскольку вопрос они будут решать не совсем привычный и в тоже время серьезный, не отягощать животы едой и обильным питьем, а просто посидеть на дворе, на бревне-завалинке за кружечкой — другой слегка хмельного кваса. К слову сказать, сей момент у них с Домашем был обговорен заранее и довольно подробно. Дан не хотел убивать, грубо говоря, весь вечер на то, что можно сделать за час. Его раздражало бессмысленное сидение в гостях, еда, как не в себя, питье, как не в себя и все лишь потому что так принято. Ему просто было жаль бесцельно пропадающего времени…

Некоторая растерянность нарисовалась на лицах Якима и Перхурия, но если они и удивились такому, своего рода неуважению к ним, то виду не подали. Во всяком случае, обиды в их глазах не появилось.

— Литвин, — скорее всего, подумали оба, — что с него возьмешь…

Кстати, именно на подобную реакцию гончаров Дан и рассчитывал, упоминая, что он литвин.

Сразу, после такого «бурного» начала разговора, Яким отлучился на пару минут в дом… — Видимо, дать «комитету по встрече особо важных гостей», то есть домашним, «ценные» указания в связи с изменившимися условиями этой встречи, — догадался Дан.

Едва все уселись на завалинку у глухой стены жилища, как Дан сразу спросил у гончаров: — Вы носите свои горшки Домашу на Торжище, так?

Привыкшие к степенному, издалека, началу разговора, гончары немного «притормозили», а затем, почти синхронно, кивнули головами. Тогда Дан продолжил: — То есть, вы даете нам… — Заметив слегка недоуменный взгляд худощавого Якима, Дан пояснил: — Я являюсь подельником Домаша… — И повторил: — То есть, вы даете нам свои горшки на продажу?

Гончары снова слегка замялись, а потом кивнули.

— Так, вот, — буквально на полтона повысил голос Дан. И, сделав малепусенькую, но, все-таки, заметную паузу, четко, раздельно, произнес: — Мы… — Дан специально сделал ударение на «мы», чтобы у гончаров и близко не возникло сомнений по его поводу — … Мы предлагаем вам, тебе, Яким, и тебе, Перхурий… — Крепкий гончар с интересом смотрел на Дана, в отличие от Якима, слушавшего, опустив глаза и словно стесняясь — … не носить, более, свой товар на Торжище, а отдавать его нам сразу, здесь. — И быстро добавил: — Иначе говоря, мы сами будем забирать все, что вы сделаете. Но! Но, — снова сказал Дан. И подчеркнул: — Это очень важно! Вы будете делать свой товар без всяких узоров и ваших подписей и то, что мы скажем. — И Дан, тут же, поспешил объяснить свои слова: — Допустим, мы скажем — нужно сделать в первую очередь 10 горшков и 50 супниц, а потом уже все остальное — корчаги, кувшины и прочее. Это понятно? — спросил Дан. Невысокий Яким опять быстро кивнул головой, а Перхурий неторопливо промолвил: — Да, чего уж тут непонятного.