Станислав Городков - Вариант Новгород-1470

— Пить! — сказал мужчина, подавая кружку Дану и присаживаясь на край постели. Посмотрел на Дана, неуверенно потянувшегося за кружкой, и малопонятно добавил: — Тринке! — После чего сделал губы трубочкой, показывая, будто пьет. Затем, снова по-русски, сказал: — Отвар из трав. Марена делала, — и, слегка поведя подбородком назад, указал на женщину, стоявшую позади него.

Мужчина, как и давешние Вавула и Семен, произносил русские слова сильно цокая и не совсем вразумительно, но Дан понимал его. Дан взял из рук краснобородого массивную, тяжелую глиняную и, когда-то красную, а сейчас просто облупленную, кружку, и поднес к губам. Вдохнул исходящий из кружки запах. Сладковато-пряный запах. И сделал первый глоток. На радость Дана, жидкость не была обжигающей, такой, как он ожидал, исходя из опыта жизни в большом городе, то есть из опыта горожанина, постоянно пользующегося электрочайником. Она, жидкость, даже понравилась Дану. Подождав, пока Дан сделает глоток, мужчина, с явно вопросительной интонацией, произнес: — Ганза?

Дан с недоумением уставился на старообрядца: — Какая Ганза? Уже второй раз за этот день я слышу о какой-то «Ганза».

Поняв, что название «Ганза» никакой реакции у Дана, кроме недоумения, не вызывает, мужчина показал на себя пальцем, вымазанным в чем-то, похожем на сырую глину, и сказал: — Домаш! — Потом застыл, выжидающе смотря на Дана. Сообразив, что рыжебородый назвал себя и приглашает тоже самое сделать и его, Дан, прочистив горло, произнес: — Дан! — И хлебнул еще из кружки-жбана. Старообрядец, тут же, переспросил: — Данске? — И, видя, снова не совсем понимающее выражение лица Дана, быстро уточнил: — Гот? Мурман?

— Господи, — дошло до Дана, — так это же он думает, что я называю ему свою принадлежность… В смысле, какой я национальности. То есть, не датчанин ли я или какой иной скандинав… Однако странно, готами шведов, как и мурманами норвежцев лишь в средневековье звали. И то не всех… Белорус я, — громко, как показалось Дану громко, сказал Дан. — Из Гомеля! — секунду спустя, добавил он. Название города Дан особо выделил.

Теперь настала очередь сделать удивленное лицо Домашу.

— Белорус? Гомий? — Слегка исковеркав название города, повторил рыжебородый и озадаченно поскреб пальцем бороду, то есть, подбородок под одной из своих огненно-рыжих косичек. Одновременно рыжебородый, видимо, усиленно работал головой. Дану почудилось — он даже скрип мозгов рыжебородого расслышал. В конце концов, итогом умственной деятельности Домаша явился следующий вопрос: — Словенин? — И Домаш пытливо уставился на Дана.

— Не фига себе, — почти обиделся Дан, — он, что? Меня за иностранца принимает? Черт бы побрал его и всех остальных старообрядцев. Для них, наверное, белорусов и не существует… Да, русский я, русский! — почти воскликнул Дан.

— Русский… — опять недоуменно повторил старообрядец и в очередной раз уставился на Дана… — Блин, — теперь настала очередь недоумевать Дана, — так для него что, и русских не существует? Вот, влип… Куда же я попал? — … А, русин, — наконец, радостно произнес Домаш. — Литвин, значит…

— Да, мужик, основательно вы застряли в прошлом, — вздохнул мысленно Дан. — Белорусов литвинами называть… Как 300 лет назад… Ладно, пусть будет литвин.

Мужчина, видимо, услышав то, что хотел, уже спокойно произнес: — Я гончар… — Рыжий произнес не «гончар», а несколько другое слово, но Дан, умудрился сообразить, что он сказал… — а, этот сарай, где ты находишься, — продолжил мужчина, — мой сарай. — Выдав это, он многозначительно замолчал, намекая Дану, чтобы и гость поделился сведениями о себе.

— Гончар — это хорошо, — подумал Дан, даже и не собираясь делиться с гончаром какими-либо сведениями о себе. Хотя, почему хорошо, он и сам не знал. Но все равно хорошо. — Только, все-таки, где я и как меня угораздило сюда попасть? — Дан снова хлебнул из кружки. Ситуация не нравилась ему и злила, как всегда, когда он что-нибудь не понимал.

— Слушай, братишка, — вместо рассказа о себе, прокашлявшись после «не в то горло попавшего» глотка варева, спросил Дан, — ты мне правду скажи — где я нахожусь? И как я сюда попал?

Женщине позади Домаша, вероятно, надоело слушать этот дурацкий диалог Домаша и Дана, и она громко засопела.

Бросив взгляд на Дана, мужчина тихо сказал: — Марена, ты иди. С меня причитается.

— Да, уж, — пробормотала женщина. И грудным голосом добавила: — Ты только не забывай. Ну, ладно, пошла я. — И шурша своим сарафаном, направилась, как сообразил Дан, к выходу из того закутка, в котором находился Дан.