Диана Ибрагимова - Сезон летающих деревьев

Постепенно холодало, и становилось труднее дышать. Ледяной ветер остужал разгорячённое тело. Инто натягивал на себя прихваченные из дома тёплые вещи. Сверху сыпались камни. Едва заметная тропка петляла меж валунов, бурых, треснутых, местами покрытых мхом. Пару раз она выходила на небольшие плато, где можно было отдышаться. То тут, то там пробегали ящерицы, слышался крик птиц высоко в небе.

Добыватели неторопливо пересекали ущелья и каменные мосты через пропасти. Инто не слишком боялся высоты, но и ему становилось жутко от темноты под ногами, в которой невозможно было ничего разглядеть. Он верил, что этот и есть самый настоящий путь к злым подземным богам, и подобные пропасти ведут прямиком в адские топи.

Когда наступила ночь, Добыватели разожгли костры, а Инто смотрел на них с завистью и стучал зубами от холода. Он не смыкал глаз, боясь проспать. Ночь тянулась мучительно долго, но Инто грела мысль о том, что уже скоро он окажется у заветной цели и если не добудет себе кристалл, то хотя бы увидит воочию Стражей и границу, где лежат вечные снега.

Светать стало уже часа через три, и Инто обрадовался, что не уснул. Добыватели поднялись и, наскоро позавтракав, отправились выше по обрывистой горной тропе. От быстрой ходьбы стало теплее, окоченевшее тело постепенно оживало. Теперь Инто чувствовал, как гудят и болят уставшие ноги, морщился от мозолей, набитых изношенными сапогами, но упорно продолжал идти вперёд.

Добыватели поднимались к Хрустальной горе. Дальше путь лежал на самую её вершину по винтообразному пути. Макушка терялась в тумане, будто кто-то невидимый срезал с неё острый пик. Инто принялся осторожно взбираться по обрывистой тропке, опоясывавшей гору. До рассвета оставалось совсем немного времени, а значит, путь подходил к концу.

Замок Гёльфен готовился ко сну. Всюду царила темень, и только в одном окне светился огонёк масляной лампы. Это хозяин вошёл в обрядовую комнату, чтобы совершить ежевечернее таинство. Вот уже много лет старый Аргус жил здесь один, суетливый, как вошь, и вечно недовольный. Он старался поддерживать полуразрушенный Гёльфен, но замок был древним, усталым и подслеповатым. Глаза-витражи совсем запылились, а серую кирпичную кладку избороздили морщины трещин.

Всё говорило об увядании и близости конца. За несколько веков Гёльфен превратился в каменную книгу, хранившую воспоминания о роде Харвилов. Замок помнил, как в нём рождались и умирали люди. Истории поколений начинались и заканчивались в его стенах. Фолианты семи столетий давно были прочитаны и забыты, и только последняя страница летописи никак не желала перевернуться. Она принадлежала Аргусу, как и фиолетовый хиго, уютно устроившийся на левом плече Фэйми.

Густая капля сорвалась с пальца и упала в воду, оставив след, похожий на диковинный гриб с полупрозрачной шляпкой.

— О, муки предков! — прошепелявил старик, обсасывая мизинец. — Скоро во мне не останется ни кровинки! Я высохну и сморщусь, как эта треклятая слива с нового урожая!

Он метнул гневный взгляд на подоконник, где среди груды косточек темнела недоеденная черносливина. Из полумрака ниш на Аргуса хмуро смотрели портреты основателей рода. Фигуры были выписаны в полный рост, но краска на них облупилась и выцвела. Стены закрывали блёклые гобелены, с тяжёлых портьер, потолка и люстры свисала паутина. Плесень расползлась по углам, облепила основания колонн и добралась до постамента, украсив его россыпью чёрных пятен.

— Ну, что ты смотришь? — старик ткнул палкой статую, державшую жертвенный сосуд. — Мало тебе?

Он заглянул в чашу. Вода снова стала прозрачной, но трещинка на дне заросла только наполовину.

— Этот каменный истукан хочет моей смерти! — воскликнул Аргус. — Я мошка в его паучьих сетях, и он не успокоится, пока не выпьет меня до дна!

Он сжал мизинец и стал ждать, пока проступит ещё одна капля. На мгновение обрядовый зал окутала тишина, и пустота замка стала особенно заметна. В саду за окном не звенел детский смех, не доносились с кухни бойкие крики служанок, розовощёких от жара печей, не стучали по мраморным полам каблуки знатных дам, идущих рука об руку с кавалерами. Гёльфен был полым и гулким, как большая раковина, в которой давно погиб моллюск. Только Аргус разрывал неподвижный воздух коридоров шорканьем шагов, брюзжанием и бранью.

Добравшись до опочивальни и поговорив по пути с портретами родственников, старик обмотался изъеденной молью шалью и зябко вздрогнул. По полу гулял сквозняк, ветер задувал в щели смолистый запах леса и проникал под самую одежду.