Юлия Гордон-Off - Два письма

В службу я постепенно можно сказать втянулась, уже наработались какие-то привычки, возникли контакты, не дружба, но некоторые знакомства. И если весь наш связистский мирок был словно некий изолированный аквариум, то мы трое с Борисовичем и Паршиным были аквариумом в аквариуме. Телеграфисты, радио и просто телефонисты, не говоря про машинисток всё-таки общались голосом и слышали своих абонентов, там были слова, то я в эфире работала только позывными и кодами, а все передачи шли зашифрованной белибердой из букв и цифр, и общались мы на узле в основном втроём, но можно ли назвать полноценным общением, если я получив радиограмму и записав её выходные данные в радиожурнал, несла бланк в окошечко каморки шифровальщиков, где отдавала в протянутую из полутьмы руку и шла к себе. Или когда кто-нибудь из шифровальщиков приносили мне шифровку на передачу, что тоже не предполагало лишних слов. Так, что человеческого живого общения мне катастрофически не хватало, но общаться было не с кем и не о чём. Просто не было времени, потому, что между сменами я фактически только спала, изредка в ущерб сну выкраивая время что-либо постирать и погладить. Вот письма я могла писать прямо на месте, но это тоже не заменит общения, да и кому писать, кроме родителей и бабушки? Мои одноклассники, скорее всего уже разлетелись кто куда, а больше мне и писать то было некому. Ну, не Сталину же писать в расчёте, что он ответит в газете…

В общем, всё время на узле для меня прошли как долгий странный сон, который так бойко начался с ареста и особого отдела, а потом я словно влипла в патоку, где смешались дни и ночи, а звуки я стала воспринимать как-то извращённо. Например, один телефонист на коммутаторе почти всегда посылал тональный вызов при соединении тремя нажатиями на рычажок и не задумывался о своём автоматизме, но я каждый раз чётко слышала длинный и два коротких, то есть букву "Дэ", как и доносящиеся с причала гудки, которыми так любят обмениваться моряки на кораблях, для меня звучали буквами и подсознательно злило, если какой-то сигнальщик гудит какую-нибудь абракадабру с точки зрения азбуки Морзе. Я много говорила с Соседом, но чем больше говорила, тем лучше понимала насколько у нас разный мир, даже некоторые его шуточки и реакции требовали подробных объяснений, а уж, сколько пошлостей из него выскакивало, что мне раз за разом заливало краской лицо или было до тошноты противно, а он говорил об этом как о вчерашнем завтраке, не останавливаясь и не задумываясь. И уж точно я не хочу, чтобы мои дети или внуки жили так…

А когда я пожаловалась ему, что это однообразие и скука меня убивают, он очень удивился, сказав, что моя нынешняя служба идеальна для любой женщины, по сути если убрать некоторую чрезмерную нагрузку и посмотреть на режим других девочек, то всё просто идеально. Размеренно и не очень опасно, есть куча мелких дел и забот, но не требуется куда-то перемещаться, перестраиваться, всё установилось и стабильно, но при этом есть настоящее дело и польза. По сути, эта картина почти в точности накладывается на уход за ребёнком и ведение домашнего хозяйства, пусть антураж другой, но принципа это не меняет. После этого разговора я несколько дней ходила и смотрела, и была вынуждена признать, что наверно он прав, ведь такой же размеренный режим на кухне или в госпитале, и это как раз те самые оптимальные для женщин места службы, где они и сами чувствуют себя наиболее комфортно и это мало отличается от того, как целый день обычно заняты мама или бабушка, которые всё время чем-то заняты и что-нибудь всегда делают и никак не могут понять моей способности просто валяться на свежем сене, просто дурея от новых запахов и ощущения полёта, если смотреть на плывущие над головой летние облака. По их объяснениям я бы могла за это же время столько полезного сделать, связать целый носок или начистить таз картошки, или вымести и так чистую веранду, не говоря про то, что натаскать воды и постирать чего-нибудь, вон скатерть в зале запылилась…

После месяца с лишним службы на узле, я поняла, что сидеть на смене радистом-дальником, хоть это очень уважаемое и сложное дело, я совершенно не хочу… Вот только здесь все военные, и мои "ХОЧУ — НЕ ХОЧУ" очень мало кого интересуют, так что поводов впасть в грусть и меланхолию у меня хватало. Когда в первых числах сентября на узле появился Игорь, тот самый, вместо которого меня прислали, узел гудел, как растревоженный улей. В кутерьму я не лезла, в это время была смена. Он же, как мне кажется, меня взревновал, ведь я такая неопытная приехала и его одна такого незаменимого и уникального спокойно замещала и не допустила серьёзных проколов. Так, что наше знакомство прошло более чем натянуто, первые два дня я продолжала выходить на смены в том же режиме, а он ещё придерживая живот, там, где была сделана операция, ходил и неспешно обустраивался. На третий я привычно пришла на смену, и он начал на меня кричать, что ждёт меня уже целых полчаса, а вместо того, чтобы его сразу сменить где-то болтаюсь. Мне было много что ему на это ответить, но я молча взяла радиожурнал и стала записывать начало своей смены. А когда он возмущённый тем, что я его проигнорировала схватил меня за рукав, я повернулась и тихо сказала: