Юлия Гордон-Off - Два письма

Вообще, из её рассказа я восприняла это как маленькую досадную помеху, и оказалась совершенно не готова к тому, что увижу и услышу. Броненосцы один, из которых моряки называли "Ваня-Маня", приходили обстреливать от острова Гунарсер, это почти точно на запад от нас и тогда снаряды пролетали прямо над нами и потом бухали в городе докатываясь до нас только хэканьем ударной волны. Но, когда над головой с пронизывающим душу свербящим гулом пролетают снаряды морских главных калибров, очень хочется закопаться под землю метров на сто и не выглядывать, пока всё не закончится… Страшно! И ничего с этим не сделать. Ещё броненосцы вставали у острова Берге или острова Порсё, а это от нас на северо-запад, и тогда снаряды летели в стороне от нашего расположения. И хоть в городе бухало так же, но было не так страшно. Иногда им пыталась отвечать наша ариллерия, мне сказали, что у нас тут есть пушки калибром триста пять миллиметров, я даже представить себе такую громадину не смогу. А вот когда она стреляла, там даже не грохот, а словно волной какой-то оглушающей придавливает на пару секунд. А вот снарядов наших не слышно, но очень приятно, что это наши стреляют. Но финны, же не просто так выбирают места, откуда стреляют, они ведь про наши транспортёры с пушками тоже знают…

В общем, не так я себе войну представляла, вернее никак я её себе не представляла, потому, что не знала. А тут как-то всё тихо между обстрелами и налётами. Про бои на первом рубеже, говорят, но мы там на укреплённых позициях оборону держим, а финны только регулярно нашу оборону на прочность пробуют, но получив отпор отходят, но и наши не идут вперёд. Вот неподалёку от нашего расположения на берегу танкисты пара взводов стоят, чтобы финны десант высадить не могли. С ними девочки общались, вроде хотели их батальон, а они в состав восьмой бригады полковника Симоняка входят, отправить с рейдом финнам в тыл, но потом решили, что этого делать не стоит, сил для серьёзного наступления нет, а просто изобразить активность не имеет смысла.

Вот баню лишний раз сделать это важно, а что на передовой делается как-то по боку. То есть на передовой наши части держат оборону надёжно, вот и не трепыхается никто. Это не потому, что все такие чёрствые и не патриотки, просто у нас совершенно другие задачи и цели, от которых дела на переднем рубеже страшно далеко. Я сначала этого не поняла и даже осудила про себя Лизавету, но потом, когда у меня главным стало выспаться и даже пролетающие над нами снаряды уже совершенно не трогали, только злило, если они мешали приёму или передаче, а ещё пугала мысль о том, что они собьют мне антенну в это время, ведь за срыв связи несу окончательную ответственность именно я и придётся очень долго и убедительно доказывать, что от меня в этой ситуации ничегошеньки не зависело. Кажется в нашей стране не учитывают явления неодолимой силы, что Сосед называл Форс-Мажором, вот и волонуюсь за антенны. А не за себя, вот такой выверт восприятия.

Про мою работу прозвучало, что Игорь сверхсрочник, он чуть ли не всех радистов на флоте лично знает, и он мог один работать, то есть ему прощали некоторые вольности, он даже выкраивал время на свидания ходить, а вот мне тут одной будет очень неуютно. Ведь все связисты в смены выходят, смену отработали, и отдыхать до следующей. Ночь отсидели и до обеда спят, потом до вечера смена и ночь свободна и так каждые двое суток. А если я одна, то меня подменить некому… Придётся чего-нибудь придумывать…

— А чего у тебя там с катерниками вышло? А то позвонили с берега, что наша связистка на катере матроса зарезала, и её арестовали и в особый отдел повели. Наш Филиппыч в особый отдел усвистал разбираться…

— А Филиппыч — это у нас кто?

— Так я же говорила, начальник наш капитан Филиппов, Валентин Филиппович.

— Ты фамилию и имя не называла.

— Так кого ты там прирезала? Интересно же! И почему тебя тогда отпустили? У нас особист такой зануда…

— Зануда, это точно. А отпустили, потому, что никого я не зарезала, а катерники дураки!

— Ну, не на пустом же месте они тебя арестовывать взялись.

— Да у них там одного ранило, снарядом с самолёта ногу оторвало, я ему стала помощь оказывать, пока все остальные соображали, что им устава предписывает делать, а один ненормальный, который кровь увидел и чуть от страха не помер, стал кричать, что это я ему ногу отрезала. И что удивительно все ему поверили и меня в железном ящике закрыли до самого берега, а там уж им деваться некуда, надо фасон держать, вот они и повели меня в особый отдел. А в особом отделе я всё рассказала, сходили у доктора всё уточнили и отпустили меня безвинную. Мне вот интересно, найдётся хоть один в экипаже мужчина, что придёт у меня прощения просить?