Кирилл Ситников - Керины сказки

– Слушай, Клюева, есть проблема.

– Какая?! – испуганно пролепетала продавщица.

– Я не вижу её.

– Она умерла?!

– Нет, я бы увидел её в любом случае.

– Понятно, бля. – забурлил Серёга. – Пошли отсюда! Я ж говорил, что это лажа какая-то! Меньше «экстрасенсов» своих смотреть надо!

Тимохин взбеленился. Его можно называть кем угодно, но только не экстрасенсом!

– Слышь, родной! Я такое умею, что в твоей синей голове хрен уместится!

– Ага, я видел только что! А вы все ему бабки последние заносите, клоуну этому! – добавил Серёга.

– Я?! Кло-ун?! Да я тебя насквозь вижу! У тебя печень в полной жопе!

– Тут у всех печень в жопе, рентген ты ***в!

Тимохин чуть не задохнулся от ярости.

– Да я… Я не знаю, почему не вижу твою дочь! Может, она вообще не тво…

Твою мать, подумал Тимохин. Это же очевидно. Какой же я идиот.

– Чё сказал щас? – Серёга круто развернулся, выдвинув из телогрейки уже оба вазелиновых кулачища. Тимохин молчал. Сегодня точно кто-то умрёт. Или колдун и, как следствие, девочка, или…

– Серёёёёж…

– Иди домой, дура!

– Прости меня…

Серёга уже размахнулся, чтобы отправить колдуна к праотцам и принцессе Диане, и так и застыл. Он уже всё понял, но, цепляясь за мифическую соломинку, всё же спросил:

– Это за чо?..

Клюева не смотрела на мужа. Она смотрела в толпу:

– Спаси её! Спаси! Пожалуйста! Пожалуйста!

Из толпы медленно вышел учитель географии Моросей. Пряча глаза, прошёл мимо памятника Клюеву, снял тонкую перчатку и протянул тонкую дрожащую руку колдуну. Тимохин взял её и и руку продавщицы в свои, закрыл глаза на секунду.

– У ручья она, в овраге, три километра на север. Замёрзла, но жива. Успеете.

Тимохин развернулся и ушёл в дом. Он не слышал, что было дальше, но знал, что будет. Опозоренный на всю деревню здоровенный мужик пленных не берёт.

– Собирайтесь, мы переезжаем, – кинул колдун зверям.

– Что, так всё плохо? – спросил Пёс, подметая пол.

– ****ец как. Поторапливайтесь.

Через пару часов наконец закончилась метель. Опоздавший автобус вобрал в себя Тимохина со своим зоосадом и, кряхтя и фыркая, повёз в город. Девочку нашли, отогрели и дали конфет. Учителя нашли забитым до смерти на заднем дворе своего дома, а Клюева – в дымину пьяным в кафе. Он во всём сознался, и его увезли в райцентр. А ночью дом колдуна загорелся. Жгла его вся деревня. В первых рядах была Клюева.

Потому что издревле не любили колдунов на Руси.

Боголепова сидела в прокуренной кухне, по-мужски положив ногу на ногу и поигрывая рваным тапком в такт льющемуся из замызганного ноута Эросу Рамазотти.

– Пью ке поооой!… Пью ке поооой! – вторила в голос Боголепова итальянцу, вытряхивая из бутылки остатки винца в залапанный бокал. Взяла его в руку, оттопырила костлявый мизинчик. Чокнулась с рабочим столом и жадно влила в себя красную жидкость. Довольно облизнулась, вытянула ноги из-под вязаного свитера и самокритично на них уставилась. Оссссподи, как два копья, проткнувшие дыни-колени.

«Да! И! Похуй!»

Боголепова поджарым гепардом спрыгнула со стула.

– Пью ке пой, пью ке пооооой, бля! – заорала она дуэтом с Эросом, топчась по полу и попеременно вздевая кулачки над копной взъерошенных пепельных волос. Она всегда танцевала одна, потому что её никто не любил.

А кому взбредёт в голову любить Смерть? Люди в основном её боятся или ненавидят, а редкие отмороженные идиоты ещё и презирают. Лицемерные малолетки с унылыми прыщавыми ****ьниками, выкрашивающие волосы в чёрное и дрыгающиеся под хиты «Эванессенс» – не в счёт. Потом они взрослеют, рожают и записываются в бассейн, полностью пересматривая свои сраные ценности. А ещё они ей мстят. Все эти идиотские рисунки… Во-первых, этот дурацкий балахон. Боголеповой совершенно не идут чёрный цвет и реперский капюшон. Во-вторых, она просто стройная, и на скелет совсем не похожа. Небось, этот образ придумала из зависти какая-нибудь жирная корова эпохи Ренуара. И самое главное. Эти смертные ублюдки, конечно, умеют задеть женщину за живое. Смерть Боголепова посмотрела на себя в зеркало. «Ну какая я, блять, вам старуха?! Мне на вид… Ну 30! 35, когда наутро после! Животные, как же я люблю, когда вы дохнете!!!».

Смерть искренне ненавидела людей, отвечая им взаимностью. Но больше людей она ненавидела свою сестру.

Жизнь. Эта экзальтированная ****а с оленьими глазюками и большими сиськами (и это не зависть!…ладно, зависть, но это здесь вообще ни при чём!). Напялит на свою рыжую башку венок из ромашек и вертится, подвывая, по полям с дебильной улыбочкой как обдолбавшаяся хиппи. Почему все любят эту тупицу?! Обзывают сукой, дерьмом, но влюблены по уши?! Даже эти ранимые долбоёбы, которые с многоэтажек сигают – и те за два метра до асфальта вдруг снова, блять, влюбляются?! В минуты особой ненависти, обычно совпадающие с окончанием третьей бутылки, Смерть искренне желала мировой ядерной войны, чтобы наконец совершенно официально разрубить косой напополам эту идиотку.