Юрий Штаб - Второй Шанс

Славик же начал поиск причин преступления у первого из участников. Его звали Макс. Он совершил кражу со взломом из автомобиля, в тот самый момент, когда владелец вышел в магазин. Незадача заключалась в том, что хозяин вернулся гораздо быстрее, чем рассчитывал лихой налетчик и решил разобраться с вором сам, не вызывая стражей правопорядка. Однако силы оказались не на стороне владельца машины и справедливость не восторжествовала. Она взяла свое чуть позже, когда Макса все-таки задержали служители закона. Только теперь ему инкриминировали не кражу со взломом, а разбой с нанесением телесных повреждений. Это обещало ему гораздо более длительное пребывание в тюрьме. Язык у Макса был хорошо подвешен и он весьма убедительно начал доказывать, что избил человека не за то, что тот пытался его задержать, а за оскорбительные слова в свой адрес.

— Вы ожидали комплиментов? — уточнил Славик.

Тут уж и я не выдержал и добавил:

— Но ведь вам не удалось виртуозно обчистить машину до прихода хозяина, так что хвалить вас было не за что. Вы провалили операцию.

Макс кинул на меня испепеляющий взгляд, почувствовав насмешку, но скандалить не стал. Он понимал, что ему нужно произвести хорошее впечатление на зрителей, а не просто устроить перепалку. И он начал полемику, доказывая, что даже вор имеет право на уважительное отношение и стерпеть хамство потерпевшего было бы не по-мужски. Славик дал Максу высказаться, а затем передал микрофон его маме.

Ей приходилось нелегко: муж умер, единственный сын в тюрьме, а кроме него в родных числилась только троюродная сестра, связь с которой давно оборвалась. Так она и влачила свое существование — одиночество, тоска по сыну, полное отсутствие моральной, физической, да и материальной поддержки. Картина вырисовывалась мрачная, особенно в моих глазах, я-то знал, что Макс тоже попался на удочку с кредитом, оставив в залог квартиру.

Славик терпеливо выслушал ее рассказ о том, каким хорошим мальчиком рос Максим и рассуждения о том, что из-за одной ошибки нельзя лишать человека свободы на восемь лет. Я поймал несколько злобных взглядов, брошенных на женщину. Это были родственники других заключенных. Возможно, они сердились на нее за то, что она первая выступила с такой жалостливой историей и проклинали судьбу, которая не дала им высказаться раньше остальных. Теперь нужно срочно выдумывать что-то оригинальное, чтобы выделиться из толпы. А может быть, они злились из-за ее сына, который отправил человека в больницу, а теперь, не дай бог, выиграет шоу, лишив победы их родных.

Да, здесь конкуренция пойдет не на жизнь, а на смерть, причем не только среди конкурсантов, но и среди родственников. А уж что будет происходить среди простых болельщиков — страшно даже предположить. Я не раз наблюдал, как обыватели готовы были чуть ли не глотки грызть окружающим, посмевшим не разделить их симпатии или, например, политические взгляды. Да что там окружающим — у меня на глазах распадались семейные пары и дрались до потери сознания закадычные друзья, не будучи в состоянии смириться с мнением оппонента во время очередных президентских выборов.

Так мы выслушали истории еще троих претендентов на досрочное освобождение. Все они казались такими милыми, ну просто церковный хор, а не сборище уголовников. Если бы я не был с ними знаком куда ближе, чем зрители, то и сам бы, пожалуй, поверил. Всех толкали на преступление высокие мотивы: кого-то гордость, кого-то желание обеспечить достойную жизнь семье. Кто-то просто бросал вызов обществу, пытался изменить сознание окружающих или же оставить хоть какую-то память о себе. Истории, рассказанные их близкими, не блистали разнообразием. Тоска, одиночество, боль утраты, голоса, звенящие от сдерживаемых слез. Да, родных было жаль, зачастую гораздо больше жаль, чем самих преступников, но в итоге почти всем предстояло оказаться у разбитого корыта. Их мечты и надежды на скорейшее возвращение из тюрьмы близкого человека должны развеяться как дым — у кого-то раньше, у кого-то позже. Победитель же мог быть только один.

А микрофон кочевал по залу. Свое мнение высказывали «известности» (считать их знаменитостями, как вслух объявлял обходительный и корректный Славик, у меня никак не получалось) самого разного пошиба. Светские львы и гламурные девицы с важным видом несли ахинею, зачастую не особенно связанную с темой шоу. Далеко не все блистали красотой произношения и умением по существу выражать свое мнение. Хотя я, как человек далекий от светских тусовок, мог быть просто не в курсе того, что сейчас считается самым шиком словесности в подобной среде. А уж про искусство уважать точку зрения собеседника помнил один только Славик. По большему счету, никто никого не слушал, ни один не хотел расстаться с микрофоном. Даже лишившись его, люди не спешили замолкать, надеясь на мощь своих легких и голосовых связок. В общую «полемику» оказались втянуты уже и участники.