Юрий Штаб - Второй Шанс

— Съемки закончились и скоро вам опять разрешат выходить в социальные сети, а у моего пресс-секретаря добавится работы. Я еще зайду к тебе на днях, расскажу о новостях, надеюсь, они у меня скоро будут.

Адвокат ушел, а я поймал себя на мысли, что в водовороте шоу очень мало думал о собственном, неотмененном вердикте. Во время съемок я неоднократно наблюдал, как Второй канал с видимой легкостью управляет поступками многих людей. Это наполняло меня уверенностью в том, что так же играючи они и для меня добьются пересмотра приговора. Но теперь «Второй шанс» получил логическое завершение и я, видимо, стал им не нужен. Обычно Славик или Вова Гольцев приходили на следующий день после эфира или хотя бы звонили. На этот раз от них не было ни слуху, ни духу и это было непривычно.

Так прошло еще пару дней. Заключенные нетерпеливо ждали, пока их опять впустят в увлекательнейший мир социальных сетей и сетовали на то, что условиями контрактов они многое из процесса съемок не имели права разглашать.

— Ты только подумай, сколько подписчиков я бы собрал, если бы разрешили писать обо всем, что происходило во время шоу! — сказал мне один из них.

— Да вас тут, свидетелей этих съемок, не один десяток. В тюрьме и кроме тебя хватило бы летописцев, — ответил я.

— Нас несколько десятков, а читателей в социальных сетях миллионы. Чувствуешь разницу? У каждого из нас была бы своя маленькая… — он задумался. — Нет! Отнюдь не маленькая армия подписчиков, которые с нетерпением ждали бы каждого нового поста.

Мечтам этим не суждено было сбыться. Сверчок хвастался, что у него такая прорва секретной информации, что никому другому и не снилась. Правда, он всю свою коллекцию обещал передать Гольцеву и срыванием покровов заниматься не собирался. Уж и не знаю, на каких условиях они договорились. Труднее всех приходилось Диме Колесниченко. Он твердо решил, что хочет работать на телевидении и ему не терпелось снова получить доступ к широким народным массам.

— Понимаешь, Виктор, сейчас я на гребне волны, за меня в течение шоу переживали сотни тысяч человек. Меня обсуждают, моим поведением восхищаются… Или же возмущаются. В любом случае, ко мне неравнодушны. Нужно ковать железо, пока горячо. Если бы я выиграл, то сразу после освобождения побежал бы в офис Второго канала и попросился к ним на работу. Но я проиграл! — он сокрушенно развел руками. — Вспомнят ли обо мне, когда я отсюда выйду? За это время по небосклону телеэфира пронесется не одна комета сногсшибательных шоу и в каждой будут свои яркие герои.

— Ты боишься, что популярность твоя померкнет?

Дима достаточно критично и трезво оценивал ту конвейерную ленту, по которой мы все прокатились. Когда-то Стас рассказывал сходную историю про свою сестру. Исходя из ее опыта, такая порция славы, какую получил Дима, доставалась многим, но лишь единицы умели ею воспользоваться.

— Разумеется, она померкнет, — кивнул Дима. — Вот поэтому я с нетерпением жду, когда нам откроют социальные сети и блоги. Уж там-то я сумею подогреть интерес к себе.

Он знал, что я надеялся на победу Стаса, но совершенно не злился на меня или же виду не подавал. Теперь он частенько оказывался рядом: то на прогулке, то в столовой, а то и в тренажерном зале. Похожим образом он конвоировал в последние недели шоу Стаса. Не думаю, что Диме было больше не с кем поговорить. Скорее всего, он крутился поблизости, поскольку я по-прежнему оставался самым известным человеком в нашей тюрьме. Может быть, надеялся расположить меня к себе и впоследствии обрести мою поддержку, если мне, в конце концов, оставят жизнь.

Вот с последним дело обстояло непонятно. Приговор не пересматривали, меня не таскали по заседаниям судов или комиссий, но и дату казни не назначали. Меренков теперь зачастил и приходил почти каждый день, но никаким прогрессом похвастаться не мог. Я оказался в подвешенном состоянии — Стас ждал освобождения, заключенные упивались мыслями о возвращении в социальные сети, а я не знал, на что мне и надеяться.

Рекламные площади, оставленные нам на память о съемках шоу, не пустовали. Многие фирмы спешили завладеть нашим вниманием. Так что бигборды по-прежнему были расцвечены предложениями разнообразных товаров и услуг. Эти яркие пятна выгодно выделялись на фоне покрашенных в серые цвета зданий и поневоле приковывали к себе взгляды. Что уж говорить про огромные экраны, которые также продолжали крутить рекламу. Некоторых заключенных это раздражало, но большинство наоборот радовалось тому, что у нас почти все как на воле.