Дмитрий Москвичёв: Колесница Эос

"Это вовсе не игра, – печатает Ю. дальше, уже утром. Пальцы еле слушаются от волнения, мысли никак не распутать: "Я буду писать, только все это правда".

Поставив точку, но намереваясь продолжить, Ю. растерялся: а что? На этот вопрос он не находил ответа. Хаотично вышагивая по комнате, он пытался вспомнить хоть что-то занимательное из своей жизни, но все – решительно все – казалось ему нелепым и не стоящим внимания другого человека. С пожелтевших газет со всех четырех стен его склепа глазели вожди забытых эпох, великие труженики, почетные граждане с орденами за заслуги. "Какие такие заслуги?" – не понимал Ю., отворачивался в сторону и – упирался взглядом: все одно, все одно и то же. Типографский набор страдал от времени, колонки с достижениями каждой строчкой увядали, будто у слов был сломан хребет – вот и все достижения. Из лэптопа вырвались три каплющих звука, словно уходили под воду навсегда: уведомления о сообщениях. Ю. осторожно, пытаясь не спугнуть, подкрался: "ты пиши

только если ты настоящий

только если это правда"

"Я настоящий", – подумал Ю. и тут же усомнился.

Сама эта вставшая в позу буква – "я" – казалась ему двусмысленной: очевидно не самое последнее русским алфавитом было задвинуто в самый конец. Что-то здесь нечисто. Сомнительно. С недоверием, но Ю. все же сделал первый шаг: "Я настоящий. Но здесь надо сказать о следующем".

– У меня несколько аккаунтов, – продолжил он стучать по клавишам, – и какой из них настоящий сказать трудно, потому что я совершенно не вижу разницы: везде одно и то же мое фото, везде мой год рождения, семейное положение и политические взгляды (ни того, ни другого нет и никогда не было); и – самое главное – за всеми аккаунтами я – самый что ни на есть, из плоти и крови, – тут Ю. поймал себя на мысли, что оправдывается, но, пожалуй, тут же рассудил он, это вполне прилично. – Ты, конечно, удивишься, мол, зачем? и тому подобное, но, не вдаваясь в подробности, скажу, что необходимо по работе. Ты, наверно, подумаешь, что я лгу, – какая работа требует обманывать людей, что я, может быть, вовсе мошенник или, например, не даю покоя несчастным девушкам, которые занесли меня в черный список. "Нет, – отвечу я, – всякая работа требует".

Перечитав написанное и отправив тучное сообщение, Ю. почувствовал, что местоимения им расставлены совершенно не в том порядке. Однако писать о себе в третьем лице означает неизбежно попасть в историю и стать персонажем. Есть ли в этом вранье? Он подошел к зеркалу. Дотронулся: отражение было холодным и плоским. И все же это был он. То есть Ю. Он вернулся к лэптопу и снова застучал по клавишам:

– Ю. иногда не в себе. Это правда. И Ю. всегда такой, какой есть. И это тоже правда. Какая из двух правд сейчас правдивее – сказать сложно. Начать хотя бы с того, а что такое вообще этот Ю.? Из чего он сделан и, самое главное, – зачем? Не зачем. Как и все остальные. Просто так получилось. Слава богу роды были легкие: так он стремился на свет, пылинки в котором пересчитывает каждое утро. Все в нем слеплено из тех же нелепостей, как и в других. Нет в нем ничего удивительного за исключением одной детали: он примечает то, что другие не видят. Вот заходит человек в магазин за булкой, берет булку, рассчитывается на кассе и уходит. И вся история. Но Ю. обязательно приметит, что у кассирши на безымянном пальце след от кольца. И тут же вообразит из этой тонкой полоски кожи на женском пальце целую драму с изменами и проклятьями, с битьем посуды и сердечными каплями. И, получая сдачу, вернет: "Все будет хорошо", – чем вызовет удивление у кассирши, которая, может быть, просто сняла кольцо, когда мыла руки, да забыла надеть. Абрисы чужих жизней выпячивались перед ним и тот час требовали завершения. И он завершал, совершенно забывая о своем. В конце концов, так и представим: Ю. не больше, чем пара верных штрихов задумавшегося художника. Но и не меньше.

Ю. перечитал отправленное и – согласился. Под аватаром адресата значилось "online", что, впрочем, не всегда достоверно. Но, кажется, о достоверности уже было сказано. Закурил, дважды пропутешествовал к окну и дважды вернулся – и каждый раз разным. По ту сторону экрана что-то происходило: был уверен он. Что-то необыкновенное, очень личное. По ту сторону Ю. начинает приобретать смысл. Там его затекшие члены оживают и наливаются кровью. По венам его скованного до поры тела уже бегут полноводные реки воспоминаний, ослабевшие без дела мышцы уже крепнут образами будущего.