Владимир Бабкин - Император мира

Немецкий пролетариат — вернейший, надежнейший союзник французской и всемирной пролетарской революции. (одобрительный гул в зале)

Объективные условия империалистской войны служат порукою в том, что революция не ограничится первым этапом национальной революции, что революция не ограничится Францией. Она поглотит всю Европу. На штыках революционного пролетариата она придет в Россию и переплывет океан. (аплодисменты)

Когда наша партия, выставив в ноябре 1914 г. лозунг превращения империалистской войны в гражданскую войну угнетенных против угнетателей за социализм, — этот лозунг был встречен враждой и злобными насмешками социал-патриотов, недоверчиво-скептическим, бесхарактерно-выжидательным молчанием с.-д. «центра» — Немецкий социал-шовинист, социал-империалист Давид назвал его «сумасшедшим», а представитель русского и англо-французского социал-шовинизма, социализма на словах, империализма на деле, г. Плеханов назвал его «грезофарсом» (Mittelding zwischen Traum und Komodie). А представители «центра» отделывались молчанием-или пошлыми шуточками по поводу этой «прямой линии, проведенной в безвоздушном пространстве».

Теперь, после весны 1917 года, только слепой может не видеть, что этот лозунг верен. Буржуазия воюющих стран первой поняла это! Вслед за Русским тираном она обратила под лицемерным прикрытием "ста дней для мира" штыки против пролетариев собственных стран. Превращение империалистской войны в гражданскую становится фактом. И не мы, не социалисты и пролетарии начали эту войну! (гул в зале)

Правительству Коммуны важно сейчас не только решить насущные чаяния масс. Жизненно необходимо лишить всяческой поддержки самозваные правительства Бриана и Петена! У Революционной Франции одно законное Правительство — это народное Правительство Парижской Коммуны! (аплодисменты)

Нам, собравшимся здесь социалистам и революционерам всех стран нужно стать опорой, вестниками Новой коммуны. Создать боевую партию социалистической революции! (бурные аплодисменты)

Я убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной и прочной победы.

Да здравствует революционная Коммуна Парижа! (аплодисменты)

Да здравствует всемирная социалистическая революция! (бурные аплодисменты)

Да здравствует коммунистическое будущее всего человечества! (Бурные продолжительные аплодисменты.)

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 4 (17) июня 1917 года.

— Ваше Величество!

Поднимаю голову. Полковник Качалов докладывает:

— Государь, срочная депеша от Министра иностранных дел господина Свербеева!

Опять что-то случилось. Читаю:

«Ваше Императорское Величество!

Только что нами получено известие. Германия признала парижское «правительство народной обороны» единственной законной властью Франции. Париж и Берлин уже заявили об отправке делегации для проведения мирных переговоров в Компьень.

Верный Вашему Величеству,

Свербеев, Министр, действительный тайный советник».

МОСКВА. ТВЕРСКАЯ УЛИЦА. 6 (19) июня 1917 года.

Из остановившегося трамвая повалил народ и меня несколько раз толкнули. Тут же двинулся встречный поток тех, кто пытался взять штурмом уже начавший трогаться вагон. Я выбрался из толпы и остановился, разглядывая какую-то афишу. Нужно подождать охрану, которая занимала свои неприметные места вокруг меня. Представляю, как в глубине души меня костерят мои безопасники во главе с генералом Климовичем за то, что не сидится вип-персоне в пределах охраняемого периметра. В народ его тянет, видите ли!

Да, время от времени, когда, простите за тавтологию, время мне позволяло, я выбирался на улицы Москвы, так сказать, людей посмотреть и при этом себя особо не показывать. Потому и был придуман вот этот образ потертого жизнью и войной штабс-капитана Артемьева, который служил на какой-то мелкой должности в архиве Военного министерства.

Какая-то сволочь наступила мне на ногу и, буркнув формальные извинения, исчезла в толпе. Да, тут тебе не парад. Ничего не попишешь, назвался штабс-капитаном — не зевай, дорогу тебе расчищать никто не будет, скажи спасибо, что незримая для окружающих охрана бдит и серьезных эксцессов не допустит. Впрочем, генерал Климович решительно зарубил мое первоначальное желание побродить в окрестностях Сухаревской башни, заявив, что никакая охрана в толпе на местном рынке меня не убережет, если не раскрывать мое инкогнито. И хорошо если просто кошелек подрежут, а можно и на удар ножом нарваться за здорово живешь.