Лили Рокс - Коронавирус

Всем мелким жучкам и шарикам не суждено было выжить. И пожалуй, только я наверное сейчас вспоминаю о них. Все их бывшие хозяева (а точнее — хозяйки), которые очень любили своих мосек, давно в прошлом.

И этот факт заставляет меня трезво смотреть на этот мир. Опасность на каждом шагу. Мы для этих выживших шакалов, как две мелкие собачонки. Мы не можем защитить себя и нам только и остаётся прятаться и спасаться бегством.

Взяв в одну руку фонарик, а в другую руку — свою сестрёнку, я оглядываюсь по сторонам и показываю Иришке, что надо переступать тихо. Но ей это можно лишний раз не говорить. Она очень смышлёная и всё понимает.

Мы двигаемся вдоль оградки, не заходя вглубь, так как от одного только шага в сторону парка, ручки Иришки начинают дрожать и потеть, а её нос всё время водит сопли туда-сюда, и не от хронического насморка, а от нервов. От той тьмы, что так внезапно обрушилась на наши головы.

Внезапно, я слышу чье-то ещё дыхание, помимо Иришки и замираю…

Никогда не забуду этого подонка. И откуда он взялся? Никак не ожидала, что за столь долгое время наших скитаний, я смогу проколоться вот так просто, как наивная дура! Может быть, я потеряла бдительность?

После того, как я оставила подыхать своего учителя математики в нашем временном приюте, у меня ни разу не было секса. Да и чёрт бы с ним! Сейчас важно достать еду, согреться, спрятаться! Я вообще не понимаю, как можно думать о сексуальных удовольствиях в условиях такого глобального кризиса?!

Не думала, что мой следующий раз будет таким… мерзким и тошнотворным! Мужчина, стоящий перед нами выглядит грязным и больным. Он больше похож на какое-то обросшее вонючее животное, чем на человека!

Он взялся невесть откуда, точно поджидая нас! Как я могла его проморгать и не заметить? Всему виной была моя излишняя неосторожность — не следовало включать фонарик, надо было просто держаться вдоль оградки, луна бы худо-бедно осветила наш путь.

— Здравствуйте, вашей маме зять не нужен? — говорит он, решая видимо пошутить.

— Отпустите нас, пожалуйста, мы отдадим одеяло и фонарик… У нас больше ничего нет, только не убивайте! — начинаю плакать и умолять его.

— Заткнулась, живо! Раздевайся!

От его приказа у меня замирает сердце. Что делать? Я могу кинуться на него, пока он борется со мной, Иришка сможет убежать. Но куда она побежит?! Как она будет жить без меня? Её схватит следующий охотник и надругается над ней! Нет! Этого нельзя допустить! Лучше я сама пущу ей пулю в лоб, чем позволю испытать такие страдания!

— Нет, я серьезно, раздевайся, не люблю я строить комедию, — говорит мужик, и достает нож.

В этот момент я смотрю на Иришку, на её лице застывает такой ужас, что он буквально передаётся и мне, словно я смотрю на всё это её глазами!

Наверное, я никогда не смогу забыть теперь глаза своей сестренки! Если нам удастся выжить! Они у неё словно стали стеклянными… Казавшиеся до того маленькими, «вечно спящими», они округлились от ужаса и показали весь потенциал, на которые только способны детские глазки — они налились слёзками, и вкупе с текущим носом, создали настоящее месиво на детском грязном личике.

Раздеваюсь я достаточно быстро, не особо строив нерешительность и «благоговейный ужас», что показывают между двумя влюбленными голенькими девственниками на ТВ, решившимися на первый раз.

Его грязные, засаленные, потные руки с обломанными ногтями хватают меня за мои тощие плечи, с силой сжимают, как бы от возбуждения и желания, и толкают меня на стоящий рядом пенёк. Упав на колени и больно ударившись животом, я вскрикиваю. У меня сперло дыхание, а по мертвенно-бледному мраморному лицу начинают течь слёзы.

Надо же так попасть! Как же так получилось?! Почему в этот раз чутьё подвело меня?

Не могу отвести глаза своей сестренки. Мы смотрим друг на друга, и моё сердце готово разорваться! Нет, не от жалости к себе, а от ударов, который сейчас испытывает детская психика, глядя как её самое близкое и дорогое существо, ставшее ей тростью и поводырем бьют на её глазах.

Она видит, как подонок ломает меня шаг за шагом. Я хотела бы стереть из её памяти все ужасы случившегося с того момента, как мы попали в больницу, это недостойно места в её памяти. Но вряд ли мне удастся это сделать… Да и сама забыть этого я никогда не смогу.

— Так, начала за здравие, а кончила за упокой, — весело воркует нечто, когда-то называющееся мужчиной, — Так и заснуть можно! Всему учить нужно? Что встала бревном, думаешь, дело сделано? Эн, нет, так дело не пойдёт, — говорит он, и с силой берет меня своей мохнатой рукой за моё плечо.