Владимир Круковер: Попаданец в себя, 1970 год

Помнится в детстве сидели мы с пацанами в дворовой беседке на детской площадке. И вдруг увидели, как к нам направлялось совершенно невообразимое существо, больше похожее на медведя, чем на человека. Почти двухметрового роста, в рванном комбинезоне, босиком. Из-под спутанных волос, падавших до плеч и до груди, поблескивали маленькие, какие-то желтовато-красные глазки.

– Не бойтесь, пацаны, – сказало существо тоненьким голоском.

Этот голосок, напоминающий кукольный, нас слегка успокоил. Мы подумали, что это какой-то, еще неизвестный нам, псих. Психов в нашем районе жило два и оба были безобидными. Первый – Вовка Хрущев, был маленький и все время пьяный. Днем он просил милостыню на паперти в центральной церкви, а вечерами бродил где попало и всем читал наизусть отрывки библии. Он почему-то считал себя половым гигантом, и все угрожал, будто изнасилует кого-нибудь из мальчишек. С похмелья он, наоборот, просил изнасиловать его, спускал холщовые штаны и демонстрировал прыщавую, тощую задницу. Но в целом, Хрущев был вполне безобидным психом, так как дальше разговоров никогда не заходил.

Второй, чистенький, весь какой-то выглаженный, старичок с аккуратно расчесанной бородкой, воображал себя регулировщиком. Он целыми днями стоял на перекрестках и указывал машинам, куда ехать. У него был самодельный жезл, покрашенный, как у милиционеров, вот только речь его никто не понимал, так как его слова состояли всего из нескольких, одинаковых звуков. Так обычно пытаются «говорить» глухонемые.

Здоровяк прошел в беседку и сел на пол, выставив черные, широкие ступни с крепкими, желтыми ногтями. Сидя на полу, он был вровень с нами, хотя мы сидели на скамейке.

Валька вспомнил, что он командир, и строго спросил:

– Чего надо-то?

– У меня деньги есть, – пропищал мужик.

Он засунул здоровую, как лопата, руку в карман, извернулся, нашарил там, вытащил тридцатирублевку, протянул Вальке. – Пацан, сходи, купи мне коньяк с двумя костями, а на сдачу – себе, что хочешь.

Коньяком называлась гомыра, денатурированный спирт, который продавался в керосиновых лавках и стоил 18 рублей. На бутылках с гомырой изображали череп с костями, как на электробудках. Его покупали те, у кого были не керогазы, а примусы, а некоторые мужики предпочитали денатурат сучку – водке за 23 рубля 50 копеек. У меня дома для доктора Дубовика покупали водку столичную, за тридцать рублей семьдесят копеек, это считалось дорого.

Валька мгновенно схватил денежку, мигнул Новожилову и слинял. Он, признаться, был скуповат, но в данной ситуации никто не сомневался, что Валька ни копейки не зажилит: общак – дело святое.

– А ты, – блеснул мужик на меня своими странными глазами из-за завесы волос, – сынок, закусь бы организовал. Сможешь?

– А ты, – блеснул мужик на меня своими странными глазами из-за завесы волос, – сынок, закусь бы организовал. Сможешь?

Я весьма сомневался в своих возможностях на этот счет. Кухня была абсолютной маминой вотчиной и посторонние там не приветствовались. Но и отказаться было нельзя. Поэтому я поступил прямолинейно – сбегал домой, выпросил у мамы пару бутербродов с собой («Не буду же я один есть, а пацаны смотреть!» «Сядь за стол и поешь, как человек!» «Ну, мы там играем, я пропущу!» «Сколько раз я тебе говорила, что на ходу есть нельзя» Ну, мам, меня же ждут!» «Чтоб в последний раз, и не ешь на ходу!»), мигом прибежал обратно и выложил их перед мужиком.

Тут и Валька вернулся. Кроме гомыры, он принес кулек ирисок, кулек кедровых орех, две бутылки сладкого напитка «Крем-сода», четыре папиросины «Север» и здоровый кусок серы – сибирской жвачки из смолы сосновых деревьев.

– Все потратил, – сказал он, отдышавшись, – ты сам сказал. (Валька на улице ко всем взрослым обращался на «ты»).

– Все путем, – пропищал мужик, – как договаривались. Стакан найдется?

В беседке выпивали часто, так что со стаканом проблем не было. Три граненных, увесистых стакана лежали на стропилах, под крышей. Вскоре стол был накрыт и был этот стол вполне приличным, а мои бутерброды – один с сыром, два с колбасой, выполняли роль деликатесов.

Мужик извлек откуда-то здоровенный кинжал с пластмассовой наборной рукояткой, разрезал каждый бутерброд на пять частей, набухал эту гадость в один стакан до половины, а в два других – чуток, на донышке, протянул стакан Вальке, а второй, чуть задумавшись, – мне.