Блондин, кстати, оказался редким болваном, совершенно разочаровавшим Максимову при общении, и вылетевшим после зимней сессии.
А я устроил в общем то классический водевиль, с восклицаниями типо — одумайся и прочее. А потом поменялся с одногрупником и теперь собираю картошку со Светкой Павловой. А он с Ленкой. Объяснил, что мне тяжело быть рядом.
Демонстративно напился вечером с Саней, играя в две гитары душераздирающие блюзы. У каждой уважающей себя девушки, для успешных отношений с противоположным полом, должен быть безнадежно влюбленный бывший. Не как запасная позиция, а для самооценки. Короче, все по плану.
И вот сегодня делегирован в центральную усадьбу колхоза за бухлом. У кого то из девчонок ДР, и коллектив хочет праздника.
Говоря коллектив, я имею ввиду как то само собой сложившуюся компанию парней и девушек. Мы вместе собираемся у девчонок в комнате и коротаем дождливые вечера. Я хмур и сумрачен, страдаю.
Я и вправду утомился атмосферой общежития. Эта скученность, когда негде побыть одному, напрягает. Ведь даже сортир у нас — четырехместный скворечник.
Поэтому, когда встал вопрос, кому идти, вызвался сам. И вот, бреду по шпалам ж/д линии Ленинград-Мурманск. Центральная усадьба в семи километрах. Наш колхоз по размерам чуть больше Лихтенштейна, но гораздо безлюднее.
С Саней я подружился так же легко и просто как и в прошлой реальности. Я занял койку рядом с ним, и мы пол-ночи болтали про музыку. Мой Fender за пятьдесят долларов привел его в душный восторг, и он пропал для общения. Все свободное время сидит и играет. Когда предложил присоединиться к пьянке, отказался. Есть у меня на этого гитариста виды. Так что пусть.
Вино-водочный магазин времен сухого закона описать трудно. Эта суровая, молчаливая, толпа перед входом. Эта строгая атмосфера братства пред постигшей страну бедой-борьбой с пьянством. Эти счастливые лица вывалвающихся из магазина, прижимающих к животу заветные бутылки.
Прикинул очередь и понял, что стоять часа два. Ну его. Обошел магазин, пошел в сторону автовокзала. Ко мне на грудь вдруг бросилась какая то старушка, с криками:
— Митенька, сынок! Вернулся!
В полнейшем ахуе остановился. Старушка всмотрелась в мое лицо.
— Ой, прости, милый! Очень ты на моего Митеньку похож. Сынок он мой.
— Где ж он, что вы так убиваетесь?
— Сидит, милый. Скоро выпустить должны. Вот я и решила что это он уже.
— Ну, счастья вам, пойду я.
— Спаси тя бог, милый.
Наконец то я одет аутентично месту! На мне русская народная обувь этого времени — кирзачи. Брезентовые штаны, и ватник. На плече рюкзак. Местные принимают за своего.
Зашел в какой то закуток возле котельной. Пол-ящика водки. Две бутылки шампанского. Ведро замаринованого шашлыка. Сумка со сборным мангалом. Сумка с шампурами. Три круга сырокопченой белорусской колбасы. Два арбуза. Томатный соус в стеклянной банке. Упаковка пластиковых стаканов. Пластиковые вилки. Пластиковые тарелки. Все? Пластиковые мешки для мусора. Линия Доставки все привычнее и привычнее. Прикрыл это валяющимся рядом брезентом.
Пошел к автовокзалу. Насколько я помню там всегда можно сговориться с водителем грузовика. В этом бездорожье бортовые ЗиЛы выполняют роль частного такси.
Так и оказалось.
— Литр! — жестко отрезалпервый же встреченный водила, на просьбу отвезти в Синеево.
— Подъезжай вон туда, загрузимся и поехали.
Закинул все в кузов, сам уселся рядом, чтоб не разбежалось на буераках.
Мое возращение почти не заметили. В столовой полыхал сканадал. Поварихи не пускали никого на свою территорию. А ребята хотели нажарить картошки, чтоб была хоть какая то закуска. А поварихи обижались, что их не зовут на пьянку. Чисто иезуитски требовали соблюдения санитарных норм. И присутствия на кухне только имеющих медицинское разрешение.
Увел Серегу и Андрюху. По быстрому перетаскали все в сарай с дыркой в крыше на отшибе.
Серега Мантуров махал руками и подпрыгивал от восторга.
— Антоха! Ну ты ваще. Ну мы теперь. Где ты это все?
У Сереги на этот вечер большие планы. Он под покровом темноты трахнет мою одногрупницу.
Там кажется многие разбредутся по кустам. Но какое мне дело? Хочется шашлыка.
— Тох. Мы тут с местными договорились, они баню протопили. Мы уже помылись. Ты иди, мы все организуем.
— Это Андрюха Ефремов. Мы очень дружили на первом курсе. А потом он как то резко расстался со своей девушкой, и начал пробовать фарцевать. Я как то по совковому его не одобрил, с чего то решив, что имею право судить других людей. Он был готов поддерживать отношения, но я был полнейшим мудаком. И вместо помощи другу, делал лицо. Он ушел с третьего курса. В девяносто первом он был наверное последним человеком в СССР которого посадили по валютной статье. Через восемь месяцев он вышел. А еще через пол-года уехал в Англию. Где двадцать лет работал садовником. В нулевых вернулся. И работал журналистом. Лучший студент курса. Я намерен ему помочь. Это не правильно, когда такой умный и обаятельный парень занимается херней.
Читать дальше