Евгений Мисюрин - Хроники пикирующего Икаруса

– Как, у аграфов?

– А запросто. Им начальство завтра твою находку возвращать будет. Если пустят, пожалуйста. Что выклянчишь – всё твоё.

Меня сомнения взяли.

– Что, – спрашиваю, – могут не пустить?

А Трокс вообще заливается. Хохот, будто лавина в горах, прямо пригнуться хочется.

– Сам подумай, – поясняет. – Кто они, и кто ты. Даже я не суюсь. Но ты у нас парень жизнерадостный, попробуй. Если не пристрелят, может, и повезёт.

Нагрузил он меня, как КАМАЗ с прицепом. Вернулся я почти в обед и до утра кубатурил, как же так извернуться, чтобы и долю свою за находку поиметь, и от раков не огрести. Понятно же, начальство захочет всё за своё достижение выдать, а самого добытчика в сторону отодвинуть. Как говорится, «Благодаря моему чуткому руководству».

Заходящее солнце запуталось в густых ветвях старого мэллорна, выращенного из семени самого Великого древа, и узкие, стреловидные листья в лучах светила из серебристо-зелёных превратились в золотистые. Эта метаморфоза не осталась без внимания Боротиэля Урквадзала. Он долго и с наслаждением рассматривал свисающие к самому балкону ветви, время от времени перебирая пальцами бархатистые листья. Подобный цвет, несомненно, был хорошим знаком и это хоть немного, но улучшало настроение.

Паук, который сплёл свою сеть меж тонких молодых ветвей, наконец-то поймал первую муху. Боротиэль внимательно посмотрел на тонкие, сияющие в закатных лучах, концентрические ловкие кольца. Да, несомненно. Следует выстроить всё так же чётко, красиво и симметрично, чтобы ни у кого, случайно заметившего хитросплетение интриги, не возникло даже мысли о какой-то сторонней цели. Всё должно быть красиво и к месту. А главное, выглядеть естественно. Ведь, видит Великий Лес, он это делает не для себя. Лишь во имя и во славу самой Империи Аграф.

При этой мысли Урквадзал поморщился. В последние века среди мало живущих обезьянышей уважение к старшей расе почти полностью пропало. Пользуясь тем, что дают им аграфы, эти приматы забывают о почтении к дающему. Разве так положено относиться к тем, кто предоставляет технологии, к тем, кто, в конце концов, просто может быть ровесником прапрадеда любого из живущих сейчас. Что значат их несчастные две с половиной сотни лет, которые люди выдают за своё достижение, хотя и основываются в их глупых опытах на тех данных, что предоставили учёные Империи? Ничто, если сравнивать даже с восемью веками самого Боротиэля. А ведь пока ещё жив даже его дядя – Император Матаварим Сахури, Рождённый в лоне Древа. А ведь его возраст в прошлом году перевалил за тысячу.

Его сиятельство Боротиил Урквадзал, герцог Лаэртский, Первая Начальная Ветвь Правящего Дома, сделал аккуратный, неторопливый глоток настоя, поставил играющий в закатных лучах, инкрустированный благородным агатом – камень рода, которым он гордился, стакан в самый центр высокого, под рост стоящего аграфа, резного столика белого дерева, и с наслаждением выдохнул. Хороший сашмель – вот, что в первую очередь отличает культурного аграфа. Никто из молодых не умеет пить сашмель. Мешают его с мёдом, а то и с обезьяньими «лёгкими напитками». Никакой культуры. И не понимают, что, слушая обезьянью музыку, употребляя обезьяньи напитки и играя в их игры, сами аграфы, или как говорили во времена его детства, эльфы, превращаются в позорных приматов.

Нет, когда он, Боротиил, придёт к власти, основным направлением государственной политики станет возрождение культурных традиций. Ну, и, конечно, пересмотр всех отношений с мало живущими расами. Ведь никакого порядка в Содружестве не может быть, пока в Общем Парламенте на равных заседают те, кто в силу своей продолжительности жизни может строить далеко идущие планы, и те, кто даже не может оценить всю красоту этих планов.

Боротиил даже поморщился. Но ничего, осталось немного, а время у него есть.

Внезапно дверь в комнату распахнулась и порыв сквозняка взметнул прозрачные занавески на балконной двери. В проёме стоял возбуждённый секретарь, Матвир Тавиллис, чего раньше никогда не случалось. Собственно, Матвир оставался секретарём ещё и потому, что всегда, при каких бы то ни было обстоятельствах, строго придерживался правил этикета. Это была основная черта, которую ценил герцог Лаэртский в своём верном слуге и помощнике. И вот сейчас этот оплот вежливости ворвался в святая святых – спальню хозяина, да ещё в каком виде! Лицо раскраснелось, как у какого-то примата, острые кончики ушей возбуждённо подёргивались, золотистая коса, краса и гордость дома Урквадзал, растрепанная, была непозволительно перекинута через плечо вперёд и вздымалась на груди в такт дыханию.