Екатерина Казакова - Пленники Раздора

— Не трогай его, не трогай, не трогай!

Несчастная тряслась и глядела на креффа с такой мольбой, словно бы люди задумали хоронить её брата живым:

— Я виновата, виновата-а-а-а!!! — хрипела она, глотая слезы.

— Светла, Светла, — успокаивал дурёху колдун. — Ни в чем ты не виновата. Успокойся…

Но девушка по-прежнему цеплялась ледяными скрюченными пальцами за его рубаху и надсадно шептала:

— Я знала, знала… Тот, тот другой всё вывернул, всех искалечил. И меня, и тебя, и его. Всех. Я знала… я виновата…

Она дрожала, словно в остуде. Потом увидела, как несколько парней опять подхватили тушу волколака, пошатнулась, протянула руки к окровавленному зверю и тихо заплакала:

— Хвостик, Хвостик… Пожди чуть-чуть… Хво-о-о-остик…

Донатос прижал скаженную к себе, а она беспомощно повисала у него на руках, по-прежнему силясь дозваться того, кто давно её не слышал. Колдун обнимал дурочку, гладил по спутанным волосам, пытался увести, но она, снова вскидывалась с безнадежным отчаянием и шептала прерывисто, взахлеб:

— Он же брат мой! Брат единоутробный! Тот меня ума лишил, а его сердца! Не виноват он… — и снова озиралась, искала глазами мертвого волка, сипела: Хвостик, хвостик, пожди меня…

Крефф не понял, кто кого чего лишил, не понял, о чём она шепчет.

— Не успела я, — тряслась Светла. — Не успела-а-а…

У колдуна рвалось сердце, но он не понимал её. Видел лишь: девка лишилась последнего ума. Она и без того была рассудком скорбная, а уж после побоища нынешнего вовсе тронулась.

Дурочка едва стояла, он опустил её на землю, а она на коленях, путаясь в подоле рубахи, поползла к оборотню. Донатос не нашел в себе сил удержать. Подумал — пусть поймет, что мёртвый, выплачется, ей легче станет.

Девка же вцепилась в шерсть волколака, начала трясти, звать хриплым прерывистым шепотом:

— Светел, Светел… я же чуть не успела! Хвостик!

Страшно и больно было глядеть на её отчаянную скорбь.

Лишь когда тонкие пальцы провалились в остывшую уже ножевую рану, Светла смолкла. И долго-долго разглядывала черную от крови ладонь. А потом разом словно угасла. Легла рядом с остывшей тушей, прижалась щекой к впалому волчьему боку, и закрыла глаза.

Она уже не плакала, когда её подняли. Не лопотала, когда отнесли и уложили на одну из телег. Не отзывалась, когда окликали по имени, когда тормошили. Смотрела перед собой и молчала. Словно оцепенела.

— Светла, — тихо звал Донатос. — Светла…

Девушка безмолвствовала. И не было больше в её глазах ни безумия, ни слез, ни переливчатых разноцветных искр. Только пустота.

Клесха, крепко схваченного повязками, бледного до синевы, но живого и злющего устроили в одном из возков. Главе рассказывали о потерях.

Волкам удалось разорвать трёх лошадей и четвертую спугнуть в чащу. Две телеги сгорели, третья была перевернута и разломана. Раненых сочли много — человек пятнадцать, а то и больше, целители уже с ног сбились. Погибли семеро дружинных парней и двое ратоборцев — Гляд и Сней. Стало быть, остались Печища с Любянами без воев.

Скорбные перечисления прервал неожиданный взрыв хохота, несущийся от дальних телег. Парни, стоявшие там, заходились от души и по мере того, как к ним подступались выяснить причину внезапного веселья, число безудержно хохочущих только возрастало.

Клесх приказал себя посадить, чтобы понять, чего такого приключилось в той стороне обоза, где уже в несколько десяток глоток заходились обережники.

— Да раздайтесь вы в стороны, кони! — рявкнул Любор, который, как наседка квохтал над Главой, боясь позволить ему лишнее движение.

Когда же смеющиеся расступились, взору открылся скрюченный Ильд.

Одной рукой старый целитель держался за простреленную поясницу, а другой сжимал выдернутый из борта телеги деревянный дрын, на который теперь опирался, словно на клюку.

Как у тщедушного креффа хватило сил выворотить такую орясину — осталось загадкой. Однако, совершив сей подвиг, Ильд двинуться дальше в своём удальстве уже не смог. И застыл в стойке бабы, дёргающей репу. Так он простоял до самого окончания битвы, покуда не хватились. Как старого обережника не задрали волки или свои же не подбодрили в суматохе случайной стрелой в зад — поди пойми.

— Что ж вы ржете, как жеребцы, — стонал Ильд, сам едва сдерживаясь от смеха. — Я ж молодших защищал.

Под раскаты безудержного хохота лекаря донесли до ближайшей телеги, где передали на попечение сбившегося уже с ног Ихтора.