Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

Несмотря на всеобщий скепсис, Батори продолжила плакаться о суровой судьбе. Кто знает: с Дарьей трюк не прошел, может, у нее получится...

- Никто не знает тоску существования образованной, чрезвычайно привлекательной графини в дремучих, бездорожных Малых Крапатах. Где отсутствуют театры, музеи и сливки общества. Не с кем посплетничать о последнем романе модной писательницы. Романе не печатном, а постельном – с новым любовником. Или на чисто женскую тему завести светский разговор – про способы заготовки огурцов-помидоров на зиму. Могу о политике поддержать беседу: например – почему в првительстве мало женщин на министерских должностях. Я же разностороняя персона. Пришлось мне пропадать заживо в глубинке, где слова «маникюр» и «педикюр» могли бы принять за ругательства, а вампиры и оборотни считались воскресшими односельчанами, сбежавшими из могил в соседние леса.

Так у кого дерзнет повернуться язык, чтобы осудить жаждущую сердечного понимания красавицу, пожелавшую предотвратить наступление старости, чтобы удержать милого друга - единственную отраду для души? Потому пришлось прибегнуть к народным методам, призвать колдунью на помощь. Преданная Дарвулия надоумила меня воспользоваться омолаживающим средством из крови девственниц. Ведь про Ланком и Орифлейм тогда слыхом не слыхали...

- Не про девственниц сейчас. Про мою супругу, - вернул ее к предмету обсуждения хозяин.

- Так и я про то же. Сейчас подведу мостик. Сначала Дарвулия приучила меня к девственной крови, от которой кожа по-молодому натягивалась и розовела как у новорожденного поросеночка. Потом я уже не могла остановиться. Привыкла жить с девушками в одной светлице, чтобы кровь их в любой момент дня и ночи была под рукой. Не виноватая я – колдовство навела проклятая ведьма! Когда я увидела Жанну, сразу влюбилась...

- Приговариваетесь к лишению головы! – не дослушав затянувшегося объяснения, провозгласил де Лаваль. – В качестве снисхождения за страдания, разрешаю выбрать способ казни: меч или пуля?

- Что касается меня, - встрял Каддафи, - я без раздумий выбрал бы пулю. Это намного гуманнее и эффективней, чем черенок в задний проход.

- Извините за правду, но вы заслужили мучительную смерть именно от черенка, - с внезапно возникшим возмущением высказалась в его адрес Эржбета. – Редкий садист, насильник и головорез. Не говоря о тысячах людей, замученных в ваших тюрьмах...

- Это были политические противники, - тут же перебил полковник. – А с политическими церемониться нельзя. Они угроза любому режиму, вспомните Гитлера и Холокост.

- Холокост вы зря приплели, это из другой оперы, - не выдержал барон.

- Тогда Гитлер и Эйнштейн, - поправился диктатор. - Гитлер был дурак, заставил эмигрировать ученого с мировым именем. А посадил бы в лагерь для интеллигентов и заставил изобретать атомную бомбу... Посмотрели бы вы тогда, кто победил в мировой войне! И на каком языке ООН сейчас разговаривал бы. Вот вы, уважаемый, - обратился Каддафи к Холмсу – кроме своего вульгарно-жаргонно-английского, разговариваете на иностранных языках, например по-немецки?

- Лошадиный язык, - пробормотал тот недовольно.

- Зря обзываетесь. Это язык Гете и Шиллера, Шумана и Баха...

Полковник явно старался увести разговор в сторону от себя. Что не соответствовало намерениям графини Батори: она не собиралась сбиваться с толку или прекращать обвинительную речь в адрес Каддафи. Она не забыла его же методу по поговорке: бей другого, пока самого не обезглавили... Нет такой поговорки? Ну - так будет.

- Вы Гитлера не вспоминайте, он за свои злодеяния ответил, бесславно сгорев вместе с костями! - выкрикнула она голосом визгливой базарной торговки. – Уничтожен наш дорогой фюрер духовно и физически, ни беспокойной души не осталось, ни бренной телесной оболочки. Один «Майн кампф» сохранился. И тот задвинули на задние полки библиотек и разрешили выдавать только по предъявлении удостоверения о благонадежности.

Вы, Каддафи, лучше про собственные злодеяния расскажите. Про тех девочек-школьниц, которых вы лично приезжали в школы выбирать, потом привозили в шатер, где беззастенчиво лишали девственности. Когда они беременели, затачивали их в сумасшедшие дома, а детей отбирали!

- Зря наговариваете на невиновного, - с упреком попенял полковник и недовольно покачал головой. – Женщины меня любили. Считали за честь услужить. Специально для моей охраны создали отряд девственниц-телохранителей. Подчеркиваю – девственниц! И ни одна не пожаловалась на попытку ее обесчестить.