Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

Ягоды? В голове Жаннет прозвенел предупреждающий звоночек. Она вспомнила наказ бабки именно ягод избегать. Только как они назывались-то?

- Волчьи-вырви-глаз, - услужливо подсказал супруг Жиль.

Точно!

- Нет, не надо, - решительно отказалась девушка. – А еще?

- Ну-у, - протянул лакей и как-то вяло предложил: - Картошка-фри из перемороженных клубней.

- Давайте, - согласилась Жаннет, догадавшись, что ничего более приличного ей здесь не подадут. Есть захотелось ощутимо после упоминания вкусностей, которых им сегодня не видать.

- Под соусом или просто? – уточнил Франческо по-деловому.

- Соус из блевотины?

- Нет, из экскрементов.

- Не надо.

- Как хотите.

- Не хочу.

- Понял. Пожалуйста.

23.

Прелати взмахнул полотенцем, и на столе как по волшебству встали полные чаши с заказанными блюдами. Перед Жаннет оказалась персональная тарелка. В ней лежали палочки заплесневевшей лет триста назад картошки, покрытой гнилью и грибком. Она взяла одну палочку, брезгливо, двумя пальцами, та начала гнуться, гнуться и сломалась посередине. Изнутри высыпались личинки, червяки, гусеницы - маленькие, скользкие, извивающиеся.

Жаннет вскрикнула брезгливо и бросила палочку обратно. Отодвинув тарелку подальше, она сложила руки на груди и решила демонстративно голодать. Обвела злым от недоедания взглядом остальных сотрапезников, но удушающей, черной зависти не испытала.

Четверо гостей, сидевших за столом, водили жадными глазами по выставленным чашам, роняя пенистые слюни с клыков, выбирая еду по вкусу. Каддафи первым схватил самое большое блюдо - с жирными, едва шевелящимися от лени и обжорства, личинками, с грохотом поставил перед собой. Дарья хапнула блевотину, Эржбета – колбасу.

Холмс успел присвоить две чаши: суп из потрохов и заливное с глазами. Справедливо рассудив: заберу двойную порцию, что добру пропадать, Капоне все равно отсутствует, хотя и присутствует. Еще из чувства мести: тот его недавно прострелил в нескольких местах, фактически расчленив. Не мог аккуратно, битой прибить, сетовал Генри Говард про себя. После нее восстановиться проще: склеил череп и снова как новенький, не то , что после мортиры.

С восстановлением у него заминка получилась. Пришлось отделенным от туловища ногам бродить в темноте по лесу, разыскивать недостающие компоненты тела, потом складывать их в прежнем порядке. На что драгоценное время потратилось: без головы органы и конечности не сообразили, где право, где лево. Сначала печенка с селезенкой перепутались, потом с руками та же петрушка произошла. Из-за этого итальянского психа с пушкой чуть к праздничному обеду не опоздал. Еле успел переодеться. За то Холмс Алю отомстит – его порцию себе заберет. Пусть теперь жалеет, неиспользованными слюнями обливается.

У Жаннет свернуло желудок: над столом и по гостиной поплыли несъедобные, тошнотворные ароматы испорченных, протухших, прокисших, разложившихся продуктов.

Вот известный феномен: отвратительные запахи распространяются быстрее аппетитных. Почему?

Очень просто: чтобы испортиться – не требуется прилагать усилий. Цепочка короткая: испортился – завонял. А чтобы сотворить нечто смачно-пахнущее, требуется множество ингредиентов: время, деньги, желание и умение. За несколько минут не управишься – аппетитный запах не создашь. Зато с каким наслаждением впитаешь вкусный дух с любовью приготовленного блюда!

Здесь следует вклинить замечание. Если кому-то вышесказанное показалось притянутым за уши, просьба вспомнить: в алогичном мире находимся. Впрочем, по вторичному прочтению и глубже вникнув - с рассуждением можно согласиться.

Но вернемся в гостиную. С-души-воротящее, омерзительно-смердящее – с точки зрения и обоняния Жаннет - амбре вскоре достигло предкаминной области, где в добровольном изгнании скрывался гангстер Аль. Шумно вдохнув, он выглянул из-за кресла, посмотрел на вампирский пир, хищно и тоскливо облизнулся.

Однако, открыто присоединиться к пиршеству не решился – родная голова дороже. Он ее уже терял сегодня, только недавно приросла, даже не все шрамы еще затянулись... Тут он прикоснулся пальцами к шее. И окончательно решил: буду терпеть до последней возможности. Даже если придется ждать ее следующие сто лет. Да хоть сто пятьдесят. Ничего, не исхудает, он предусмотрительный – жирком надолго запасся. Как в поговорке говорится: пока худой сохнет, Аль не сдохнет.

К обжорной фиесте барон де Лаваль не присоединился. Сложив руки в замок перед собой, он сидел, не двигаясь, нахмурившись как небо перед непогодой.