Ирина Лем - Ошибка Синей Бороды

Лучше всего - в комфортабельной обстановке: сесть спокойно на диван, подобрать ноги, взять в руки чашку с ароматным кофе. Еще раз взвесить выгоды и недостатки здешнего пребывания. Конечно, в замке нет горячей воды и солярия, но не зря говорят: с милым рай в шалаше. Особенно, если милого Жиль де Лаваль зовут, и он такой обаятельный...

Кажется, выгоды перевешивают.

9.

- Я не про окончательный побег говорила, - объяснила Дарья. - Ты меня неправильно поняла. Мы здесь, внутри останемся, только следы запутаем. Сначала ко мне в гости забежим.

- А потом?

- А потом... – Она замялась. – Потом посмотрим по обстоятельствам.

Недосказанность настороженности не вызвала: барышня, хоть иностранка, заслуживает доверия. Жаннет прониклась благодарностью, все-таки та ей честь спасла. Собственной жизнью рисковала – он теперь и против нее будет замышлять. Ну, не беда. Жаннет чувствовала себя с каждой минутой увереннее: она не одна. И даже не вдвоем с мужем. Трое – это сила, способная противостоять.

Чем дальше, тем крепче становилась благодарность Жаннет и вскоре превратилась в почти родственное чувство. Действительно. Они с Дарьей связаны одной тайной – про посрамленного колдуна. И одним возрастом. Ну, если не считать прошедших после ее смерти веков. Сколько ей тогда лет было?

- Двадцать шесть, - ответила помещица. И тут же всхлипнула: - Ох, жизнь моя несчастная! Осталась я вдовой в юном возрасте, с двумя детишками на руках... О-хо-хо, судьбинушка моя горькая, одинокая, беспросветная...

Причитая, она завела Жаннет в какой-то неопрятно выглядящий, осклизлый коридор, которым та еще не проходила. На полу – обрывки газет и шелуха от семечек, на стенах – обильные красно-бурые подтеки.

- От чего подтеки? – немедленно спросила Жаннет, у которой встрепенулись смутные подозрения.

- Ни от чего, - невинным голосом ответила молодая вдова. – От ржавчины. Трубы протекают, давно пора менять. У хозяина все руки не доходят. И ноги. Он на наши подвальные этажи никогда не заглядывает, потому не знает, что ремонт насущно необходим.

Ржавчина густо-томатного цвета? У них что – по трубам кетчуп течет? Жаннет наклонилась посмотреть-понюхать. Пахло кисло. В месте подтеков заметила брызги неизвестного вещества телесного цвета пористой структуры. Брызги были скользкие и съезжали.

- Это что?

- Это э-э... остатки тыквы, - нашлась Дарья. – Мы с Эржбетой на Хэллоуин тыквами бросались, разлетелись ошметки в разные стороны.

«Мы в детстве тыквами головы называли - для смеха», - вспомнила Жаннет. Вдруг пришла шальная догадка: на стене – остатки мозгов?

Нет-нет, мотнула она головой, успокаивая собравшееся разбушеваться воображение. Барышня – девушка хрупкая, к тому же вдова. Несчастной не до убийств: детей поднимать надо, за хозяйством смотреть. За что сюда попала? За то же, что и хозяин: ее оклеветали. Завистники богатства. Или неудачники-женихи, которым красавица Дарья в руке и сердце отказала.

- Совершенно верно, оклеветали меня, - поддержала ее размышления русская помещица. - Я так и говорила барону. Просила оградить, обелить. Опровергнуть покушение на поклеп. Только ему самому не легче. Впрочем, не забивай мозги сложностями, мы здесь все ни за что сидим. Ты проходи, проходи, не стесняйся. Вот мои хоромы.

10.

Салтыкова открыла грубо сбитую дверь слева и вошла первой. Гостья – второй.

Очутились в помещении, тоскливее которого Жаннет не встречала. В замкнутом пространстве витает мрачная безысходность. Ощущение – именно так выглядит гроб изнутри. Заболеть клаустрофобией недолго. Стены без окон, обиты гладким материалом наподобие ситца. Рисунок – на сером фоне аляповатые черные разводы, похожие на гигантские папоротники мезозойской эры размером с пальму. Такие Жаннет видела в научном фильме про возникновение растительной жизни на земле.

Показалось, сейчас эти лапы-папоротники оживут и схватят ее за горло. На всякий случай отодвинулась подальше от стены. В сердце проникло предчувствие беды, за ним - беспричинная, безграничная тоска. Захотелось сесть на пол и начать плакать.

На пол, потому что из мебели было скромно. Совсем не по-барски: стол на кривых ножках, над ним картина с неразборчивым сюжетом, комод в трещинах, возрастом производства – до первой французской революции. Вместо батареи – русская печка с лежанкой. Когда-то она была белой, сейчас закопченной.

Одиноко выглядевшая свеча на столешнице комода освещала пространство вокруг себя. Лучше бы она загасла, не давала наблюдать упадок и уныние.