Наринэ Абгарян: Вальс в четыре руки

— И раз, и два, и три, спину держим...

Учительница старая, прямая, голос громкий, скрипучий. Костистая, смотрит строго. Баба-яга.

Какие разные ученики, стараются, робеют. Получается не у всех, вон эта пыхтит, лицо красное, а нога не тянется. Но держится изо всех сил. Дома плакать будет, наверно.

За роялем сидела Ирина Сергеевна, укутанная шалью. Он залюбовался на ее руки — легко летали по клавишам, послушные знакам учительницы...

В следующий раз попросился на балетном уроке посидеть.

— Я ноты переворачивать буду.

Ирина Сергеевна улыбнулась: я сегодня с ассистентом.

Разложили ноты, разговаривали с балетной учительницей. Он рассматривал пианино — с любовью восстановлено, замазаны дырки от винтов, куда прикручивали подсвечники. Украли когда-то. Или в войну на металл сдали? Пианино немецкое. Название почти стерлось, клавиши желтоватые, треснутые.

У стены переодевались дети. Стайка балеринок и три мальчика. Хихикают, пихаются.

Построились. Сделали серьезные лица.

Надо бы внучку и сюда привести, она неуклюжая, падает часто, может, поможет? Или не возьмут, думал дед, глядя на тонких стрекоз. Внучка была тяжеловатая.

Один мальчик выделялся — высокий, гибкий, взлетал высоко. Ирина Сергеевна потом сказала, что летом повезут его в Москву показывать, в балетное училище.

Концертмейстер и учительница понимали друг друга мгновенно — кивок, ладонь вниз, вверх, щелчок пальцами. Ирина Сергеевна не смотрела в ноты. Следила за учительской рукой, за детьми. Вот девочки закопошились, не успевают в такт: она замедлила. Вот выровнялись, прыгают вперед — подстроилась под них. Она мгновенно схватывала ситуацию. В конце урока построились в ряд, поклонились Ирине Сергеевне: спасибо.

Побежали врассыпную одеваться. Кдверям в коридоре подтягивались провожатые. Бабушки в основном. Наверняка сейчас с пирогами и конфетами пристанут.

Учительница вышла к ним строго: только воду сейчас. Никакой еды, дома поужинают.

Он привык к урокам. Спешил в Дом культуры. Вторники для него были счастливые дни. Старался выглядеть хорошо. Купил пару новых рубашек. Дочка посмеивалась: никак, папочка, ты в училку влюбился! Влюбился, влюбилсяяяяя!

Эх, был бы помоложе — да, влюбился бы. Ирина Сергеевна была красива, изящна, одевалась столично. Длинные пальцы, тонкое обручальное колечко. Светлые волосы, нежное лицо и голос. Голос был тихий, обволакивающий, терпеливый. Не сердилась на него, старого, с огромными нерадивыми руками, не сердилась и на ленивых учеников. Спокойно повторяла, ободряла.

Интересно, а у внучки как? Строго? Занималась девочка много, но схватывала легко, иногда придумывала свою музыку.

Так все хорошо было. Всю зиму ездили в музыкалку на санках. После урока разворачивал батончик, внучка закладывала его за щеку, дед обвязывал ее шарфом.

И вдруг к весне внучка заартачилась:

— Не хочу больше, мне неудобно сидеть, мне скучно! Все во дворе, а я за пианино! И музыка не нравится.

Захныкала надолго. Девочка упрямая была, в покойную бабушку.

Дочь собрала семейный совет: может, фигурное катание?

Сватья стояла насмерть: не дам ребенка калечить, смотреть страшно, как они там прыгают и падают. Пусть корпит за пианино. Сыновей учила музыке, теперь внучка пусть.

Дед соглашался: не бросать ни за что.

Он вообще часто был с ней согласен — правильного направления была его сватья. Из поселка, сама пробилась в техникум, сыновей подняла одна, всем дала образование, один врач, другой инженер.

— Вот не буду на горку ходить с тобой зимой!

— Как тебе не стыдно, у тебя способности, ты, может быть, великой пианисткой будешь. Выходишь на сцену в бархатном платье, сережки переливаются, ты кланяешься, зал замирает, садишься играть. Все замолкают. И аплодируют тебе потом, и цветы приносят! По телевизору посмотри — красиво как!

— С дедушкой вот будешь играть, когда он научится! Да он, наверно, уже лучше тебя научился.

— А за это куплю тебе...

— Всё, до конца года ходишь, — отрезал отец. — Устал я от вашего сюсюканья. — И ушел на балкон.

Отец курил на балконе и вспоминал, как таскался с тяжелым баяном. Мать поддерживала под спину — на третий этаж поднимались по крутой скользкой лестнице.

Заниматься нравилось сначала. Но потом в школе выступал, и девицы обсмеяли: деревенщина с баяном!

Он из поселка, в городе тогда только три года жили. Учился хорошо, спортивный, высокий не по годам. А тут баян — никакого очарования. Надменные дочки директора завода на пианино, сын врача на скрипке, а он с баяном: «Течет река Волга», народная песня. Потом из детского альбома Чайковского играл, но уже не помогло. Деревенский, и всё тут, «течет река Волга» — передразнивали, смеялись в лицо.