Геннадий Пожидаев - Страна симфония

Огинский написал не один полонез. Их у него больше двадцати. Но дело не в количестве. Композитор внес заметный вклад в музыкальную культуру Польши. И большая его заслуга заключалась в том, что он ввел в свою музыку окружавшую его жизнь. Он отказался от традиционной трактовки полонеза как придворного, «светского» танца и начал создавать, по существу, лирические произведения, предвосхитившие будущие откровения Шопена. В этих полонезах живут волнующие образы. Здесь переплетаются любовь, радость и грусть, звучат героические «фанфары» — свидетели патриотических чувств и воинской доблести гражданина Польши — композитора Огинского.

В редакции газеты «Красная звезда» мне показали как-то письмо инженер-капитана В. Самсонова. Речь шла о Восьмой (Неоконченной) симфонии Шуберта.

«Это мое любимое произведение, — писал В. Самсонов, — да и, наверное, нет человека, который, услышав его, не полюбил бы. Но меня удивляет одно обстоятельство: симфония была написана в 1822 году, а исполнена впервые в 1865-м. Почему же ее не исполняли более 40 лет? Неужели не могли оценить по достоинству? Или, может, ее потеряли, а потом нашли? Расскажите, если можно…»

Действительно, в чем тут дело? Я тоже люблю Неоконченную симфонию и тоже удивился этому странному факту. У кого спросить? Ну конечно же, у книг — ведь о Шуберте немало написано.

Вот биография композитора, вот воспоминания о нем современников, а вот и вся жизнь его, отраженная в документах… Ищу ответа на вопрос. Знал ли кто-нибудь о существовании этой симфонии? Оказывается, да. Теряли ее? Нет… Тогда в чем же дело?

Не вносят ясности и биографы Франца Шуберта, авторы книг о нем. Им тоже непонятно, почему братья Хюттенбреннеры, близкие друзья Шуберта, так поклонявшиеся ему, так стремившиеся содействовать росту его славы, более сорока лет держали у себя пленницей великую симфонию и никому ее не показывали.

Правда, справедливости ради нужно сказать, что некоторые авторы объясняли этот факт тем, что Хюттенбреннеры не понимали истинных достоинств симфонии. Но так ли это? Я расскажу о том, что нашел, изучая документы и сопоставляя различные факты, стараясь сам себе объяснить эту странную историю. И рассказ этот будет не столько о музыке, сколько о людях.

Жили на свете два молодых человека, которых неодолимо тянуло к музыке. Жизненные пути их встретились. Один был из небогатой семьи школьного учителя, с вечными очками m носу, маленький, тихий и незаметный. Второй — уверенный в себе аристократ, стройный, с тонкими чертами лица. Впервые встретились они в 1815 году в Вене, на уроке музыки у знаменитого тогда в Австрии придворного композитора и капельмейстера Антонио Сальери.

Странная фигура, этот Сальери. Человек, написавший сорок четыре (!) оперы, из которых, пожалуй, ни одна не пережила его. Человек, в общем благосклонно относившийся к своим ученикам, но не умевший до конца их понять. Так, одинаково благоволил он и к маленькому Францу Шуберту и к стройному Ансельму Хюттенбреннеру. К Ансельму маэстро питал почти отцовские чувства, даже называл его молодым Сальери, вспоминая о потере своего единственного сына, который проявлял большие способности к сочинению музыки.

Еще одна деталь. При упоминании имени Сальери мы почти неизменно вспоминаем Моцарта. Это благодаря Пушкину. Неизвестно, разделял ли Ансельм версию о том, будто бы его учитель отравил Моцарта. Во всяком случае, много лет спустя, вспоминая о годах ученичества, он писал, что Сальери «не то чтобы сердился на Моцарта, который затмевал его, но если он мог отыскать у Моцарта слабое место, он сообщал об этом ученикам».

Сальери старался не пропустить ни одного представления моцартовского «Дон-Жуана» и тем не менее отзывался об этой опере без энтузиазма. Но однажды у старого маэстро вырвалось: «Он должен расти, я должен слабеть». Очевидно, это относилось к Моцарту. Давно умерший композитор был сильнее живущего. Сальери намного пережил Моцарта словно для того, чтобы самому убедиться в бессмертности его творений и своими глазами увидеть умирание своих собственных музыкальных детищ.

Этой истории роковым образом суждено было повториться.

Шуберт и Хюттенбреннер стали друзьями. Они часто музицировали, спорили об искусстве. Среди многих друзей Шуберта Ансельм был самым близким к нему другом-музыкантом. Франц поощрял творческие опыты своего друга. Однако трудно сказать, всерьез ли принимал он способности Хюттенбреннера к сочинению. Как-то раз он назвал Ансельма «всемирно известным» композитором. Конечно, здесь не обошлось без дружеской улыбки. Но кто знал, как далеко зайдет в своих честолюбивых мечтах Хюттенбреннер и к какой печальной судьбе приведет это одно из лучших творений Шуберта?