Иван Ильичев - Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице

О судьбе наших отцов мы и семья Анны узнали только после перестройки, наши матери всю жизнь надеялись, что их мужья живы, что когда-нибудь они дадут о себе знать. Решение о реабилитации и свидетельство смерти нашего отца мы получили только в 1991 году, там было указано, что причина смерти – расстрел, а место захоронения неизвестно. В тот день, когда пришла реабилитация, я с большим букетом цветов пошла к Ташкентскому «серому дому» – так называли здание НКВД, где в подвалах без суда и следствия расстреливали невинных людей. Я бросила эти цветы в проём подвального окна этого дома. Это были цветы в память о моём отце и для отца Анны Герман.

Наши мамы были учительницами немецкого языка, мы в одно и то же время жили в старом Ташкенте, снимали комнаты у узбеков. Как у моей мамы, так и у Ирмы сохранились самые тёплые воспоминания об узбекских семьях, которые нас приютили. Старый город Ташкента – это узкие улочки, глинобитные дома с фруктовыми деревьями во дворе. Мы там ходили по одним и тем же узким улочкам. По рассказам старших, я с детства знала, что, когда мы жили у Сабита (это имя хозяина дома), он спас меня от смерти. У меня была дизентерия, а он лечил меня отваром гранатовых корочек. Я просто обомлела, когда прочитала в воспоминаниях Ирмы, что Анну тоже спас совет узбека пить отвар гранатовых корочек. А вдруг, это был тот же Сабит?!

По воспоминаниям Ирмы в детстве Анна свободно говорила по-узбекски. Это неудивительно. Я тогда тоже говорила без акцента по-узбекски, заплетала мелкие косички и ребёнком пела на бахчах узбекские песни, чем приводила в восторг местных жителей. За это я получила свой первый заработок – арбуз и дыню. Как же часто наши пути перекрещивались и как много общего в нашей детской биографии.

В 1946 году Анне с мамой и бабушкой удалось эмигрировать из СССР в Польшу – на землю, где несколько столетий назад на территории тогдашней Западной Пруссии в деревнях, основанных голландскими переселенцами-меннонитами, жили их предки. В польском городе Лодзь (в то время город входил в состав Российской Империи) родился отец Анны. Певица никогда не говорила, что её отец – поляк, но с чистым сердцем – что отец родился в Лодзи. Это журналиста потом додумывали, что он был поляком.

Маргарита Унру на улицах Ташкента с автором и редактором книги, июнь 2015 года

Поразительно, сколько мужества и мудрости должны были иметь эти три женщины, сколько в них было духовных сил, достоинства, любви и уважения к своим корням, чтобы в изоляции в Узбекистане, а затем и в Польше на протяжении всей жизни хранить в своей маленькой семейной ячейке традиции и обычаи своих предков, сохранить этот вымирающий язык. Когда Анна приезжала с гастролей домой, уже с порога начинала говорить на Ploditsch. В этом она черпала внутренние силы, именно в кругу своей маленькой аутентичной семьи чувствовала себя защищенной и счастливой. В этом была её идентичность, её отличительная черта. Вероятно, отсюда в голосе Анны эта пронзительная нота, теплота, безграничная любовь и благородство. Только цельный добрый человек мог спеть «Эхо» так, что в студии звукозаписи даже оркестранты не смогли играть дальше, они плакали.

Но вернёмся к моей истории с Анной Герман. Мне суждено было встретиться с мужем Анны Герман Збигневом Тухольским. В декабре 2010 года в Берлине, в Русском Доме, состоялся концерт, посвящённый памяти Анны Герман. Мой знакомый психотерапевт доктор Якоб Кирш участвовал в организации этого концерта. Он был хорошо знаком с семьёй Анны Герман. Он сказал, что на концерт должен приехать муж Анны Герман и пригласил меня на этот концерт.

Когда я собиралась в Берлин на встречу со Збышеком, я испекла цвибак. Только потомки голландских меннонитов поймут, о чём я говорю, потому что только они пекут эти сдвоенные (zwei-back) солёные булочки. Когда мы перешли к чаю, я поставила на стол блюдо с цвибаками и спросила Збышека, знает ли он, что это такое? «Цвибак – сказал он, не задумываясь, – их часто пекли бабушка и мама Анны». Таким образом, непередаваемый запах свежеиспечённых цвибак был счастливым запахом родного дома не только для меня, но и для Анны. И это было ещё одним подтверждением, что мы из одного голландского рода-племени. Я снова почувствовала свою внутреннюю этническую близость с Анной.

В августе 2012 года, в день депортации российских немцев, в Берлине у Рейхстага был митинг российских немцев. Это совпало с 30-летием со дня смерти Анны Герман. Я вышла на сцену с портретом Анны и, вспоминая о жертвах сталинских репрессий, рассказала о трагической истории семьи Анны Герман. В конце моего выступления я предложила всем митингующим в память об Анне спеть её главную песню «Надежда». Все тут же встали и со слезами на глазах запели: «Надежда, наш компас земной…». Анна! Могла ли ты думать, что когда-нибудь, в Берлине перед Рейхстагом около тысячи митингующих российских немцев будут петь «Надежду» в память о наших погибших отцах, в память о тебе. Такое не могло присниться даже в фантастическом сне. Для меня это был момент счастья, триумфа, победное окончание моей 50-летней истории с Анной.