Валентина Толкунова - Я не могу иначе. Жизнь, рассказанная ею самой

Никаких секретов по уходу за волосами у меня нет. Ухаживаю точно так же, как и любая женщина, а специально ничего особенного не делаю. Я считаю, что волосы – это природа, а ее изменить нельзя. Если у тебя хорошие волосы, благодарить надо гены и маму, папу, бабушку с дедушкой… У нас в семье у всех очень хорошие волосы, которые достались по наследству и мне. Жемчужные бусы в длинной косе – не ловкий рекламный ход, а отражение меня, моих представлений о том, что красиво. Прямо с того дня, когда я впервые вышла на сцену, жемчужные бусы стали неотъемлемой частью моего сценического образа. В 1972 г. я выступала в Колонном зале, и мне сшили для этого концерта красивое платье, расшитое жемчугом. У меня нашлась дома нитка жемчуга. Я вплела ее в косу, «под платье», посмотрела в зеркало – и мне так понравилось, что я решила носить это украшение всегда. Вообще люблю жемчуг и ношу его не только на сцене, но и в повседневной жизни. Он не выглядит кричаще – и в то же время не остается незамеченным, украшая весь облик женщины.

Я отношусь спокойно не только к драгоценностям и нарядам, но и к макияжу; и, если бы не сцена, никогда не стала бы пользоваться декоративной косметикой в повседневной жизни. Человек должен оставаться натуральным, как мне кажется. Не могу понять, зачем все делают омолаживающие операции. Ведь после них в большинстве случаев становишься похожей на куклу Барби. Страшно, когда люди полагают, что всеми этими подтяжками они обманут природу. Ее еще никто не обманывал. А стареть, по-моему, даже приятно.

Я использую право рассуждать о том, что мне близко, как со сцены, так и в обыденной жизни. Но есть еще степень воспитанности, о которой я всегда помню. Надо обладать чувством такта. Такт – это воспитание, в том числе воспитание души. Например, не перебивать, выслушать и лишь потом высказать собственные соображения может не всякий, хотя, казалось бы, это одно из основных правил ведения беседы. Ты не имеешь права вмешиваться в разговор людей и смущать чужой покой, когда пришел к ним с другим настроем. Такие вещи надо чувствовать, как музыкант чувствует тональность. Не должно быть так, что человек входит с посылом «я пришел, я так хочу и так вижу, посему должно быть именно так», а это нередко случается у некоторых режиссеров. Нужно уметь выслушать мнение сторон, уметь быть дипломатом, но только не лжедипломатом. Даже если это понимание не было получено в детстве, в семье, то жизнь должна это в человеке непременно воспитать.

В жизни человека семья – это все! По крайней мере, лично я в этом убеждена. У нас, артистов, очень трудная профессия, которая отторгает нас от родных. Мы часто ездим, ночуем в поездах и самолетах, думая в это время о предстоящем концерте или съемке, а не о близких; и когда мы выходим на сцену, то забываем вообще обо всем и обо всех, кроме своих зрителей. Моя семья – обычная, как у всех: мама, муж, сын… Брат Сережа – заслуженный артист России, сейчас имеет свое сольное отделение, часто работает в моих концертах, поет русские старинные романсы и народные песни. Он очень талантливый человек, окончил Гнесинское училище по классу вокала, у него великолепный голос… Кроме того, он прекрасный резчик по дереву, создающий замечательные, просто уникальные работы! Несколько подаренных им работ стоят у меня дома. В каждом сучке, каждой коряге он, как художник, видит фигуру, свое произведение, которое ему интересно воплотить. Также Сережа пишет прекрасные стихи (их набралось уже на целую книгу), посвящает их и мне, и нашей маме, и своей жене, и дочерям – Жене и Соне, которые работают педагогами. Особенно удаются ему стихи о природе: они такие «зримые», что хочется вдохнуть этот запах жухлой осенней листвы, весеннего тающего снега, зажмуриться от летнего солнца… Есть в его стихах что-то есенинское, что мне очень нравится. И вообще я счастлива, что у меня такой талантливый брат!

С сыном Колей мы занимаем абсолютно разные жизненные позиции: он принимает мир таким, каким его предлагают воспринимать, а я – таким, каким вижу мир сама. Я стараюсь благожелательно относиться к молодежи, но мне исключительно жаль молодых. Они очень многого недополучают в плане образования, музыки, хороших книг, театральной жизни. Молодежи часто предлагают суррогаты, а она принимает их за истинное. Со временем, конечно, разберутся, что к чему, но вкус может к тому моменту оказаться непоправимо испорченным. Нам с Колей не удается прийти к общему знаменателю. В этом, наверное, и кроется пресловутая проблема «отцов и детей». Спорим буквально обо всем: об отношении к финансовым вопросам, о понимании искусства. Часто говорим с ним о расширении кругозора… Разумеется, жизнь научит; жаль только, что человек до всего доходит путем проб и собственных ошибок, которые порой слишком дорого обходятся.