Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета

Но пока турне продолжалось. Мне льстило, когда многие из моих коллег говорили: «Как они будут обходиться без тебя?» Но я не думал, что успех труппы во многом зависел от меня. После короткого турне по Шотландии мы отправились обратно в Лондон, всю неделю давая одноразовые представления. Помню одно представление, когда в программу был включен гопак, но я немного сомневался по поводу своего колена. Я подошел к Павловой и спросил, нельзя ли мне будет вместо него исполнить свое японское соло «Якко-сан». Но ей хотелось, чтобы в тот вечер непременно исполнили гопак, ей казалось, что это необходимо для того, чтобы сбалансировать программу.

– Сделай это, пожалуйста, для меня, Элджи, – добавила она.

Я конечно же не мог отказать, и очень рад, что исполнил ее желание, поскольку эта была последняя просьба, с которой она обратилась ко мне.

Неделя выступлений в «Ипподроме» в Голдерс-Грин завершила турне. Грядущие перемены неминуемо приближались, и я спросил, можно ли мне будет купить кимоно и музыку для своих японских танцев. Их мне отдали, а когда я пришел поблагодарить Павлову, она сказала:

– Почему ты благодаришь меня, Элджи? Они твои.

Мы вместе танцевали «Русский танец» каждый вечер в первую половину недели, и я сохранил на память красный платочек Павловой. Во вторую программу входила «Тщетная предосторожность». До чего же юной выглядела Павлова! Ее окружали девушки лет на тридцать, если не больше, моложе ее, но она казалась моложе их всех.

В последний вечер сезона, когда я закончил «Абхинайя нритья» (финальной позой которого была поза Шивы Эллора в качестве Натараджи [91]), мне поднесли от Павловой огромный позолоченный лавровый венок с лентами, символизирующими цвета России, – красной, синей и белой. Мне вообще-то не нравится, когда на сцене подносят венки, но этот был настолько красивым, что я не смог отказаться. Я отправился в свою уборную и стал собирать вещи, готовясь к отъезду. Коллеги заходили попрощаться, и наконец пришло такси, чтобы отвезти меня на ужин в Айви-Хаус. Это был на удивление веселый вечер. Павлова радовалась тому, что турне закончилось, и предвкушала, что проведет месяц на юге Франции. На вечере присутствовало около дюжины человек. Мы начали с водки и закусок, и Павлова поддразнивала нас, утверждая, будто мы не сможем пройти прямо по полированному полу в столовую, и заставила нас идти впереди нее, чтобы проверить. Она выглядела особенно прелестно в платье из бежевого кружева. За ужином я сидел рядом с ней, и, казалось, ее очень радовало, что мне нравится русская кухня. Она сказала мне, что накануне вечером у нее был сэр Пол Дьюкс, и ему понравилась русская кухня. Когда мы вышли из-за стола, Павлова, заметив мой венок, стала поддразнивать меня за то, что я его сохранил.

– У кого-то есть Kranz [92], у кого есть Kranz? – спросила она улыбаясь.

– Большое спасибо, мадам, это Kranz, который вы мне прислали.

– Ах, у Элджи есть Kranz.

Около часа ночи вечеринка закончилась. Нужно было пораньше лечь, поскольку Павлова уезжала утром. Она вынесла подарки для тех, кто покидал труппу, мне она подарила бумажник из муарового шелка. Открыв его дома, я обнаружил в нем стофунтовый банкнот. Прощаясь с ней, я выразил надежду, что время пролетит быстро и я увижу ее, как только она вернется из своего турне по континенту. Затем вышел в темную декабрьскую ночь и отправился через Хит и Риджент-Парк в свою студию на Гауэр-стрит. Было так странно думать, что я больше не член труппы, с которой проработал девять лет, почти десять. Еще до того, как я присоединился к труппе и был всего лишь одним из многочисленных зрителей и почитателей, я поместил Павлову очень высоко на вершину, и за все то время, что я знал ее, она ни разу не разочаровала меня.

Почти сразу же я приступил к репетициям с Деррой де Моррода; было необходимо поставить и разучить танцы, сделать костюмы и подобрать музыку. Дерра научила меня венгерскому танцу, который привезла из Будапешта, а я поставил для нас с ней «Викторианскую польку». Борнмутский фестиваль, на который нас пригласили, должен был начаться примерно за неделю до открытия гастролей труппы Павловой в Гааге. В понедельник, на второй неделе, у часов, которые подарила мне Павлова, сломалась пружина. В вечерней газете появилось сообщение, что Павлова заболела инфлюэнцей и не смогла танцевать. Я сразу же понял, что произошло нечто серьезное, – Павлова всегда танцевала, невзирая на инфлюэнцу, просто не обращала на нее внимания. Я тотчас же написал ей, желая скорейшего выздоровления. Пришло сообщение, что ей стало хуже. У меня возникло какое-то странное суеверное чувство, что, если часы починят, ей станет лучше. Каким фантастическим все это кажется сейчас! Затем однажды ночью мне приснилось, будто я был в театре, готовился к «Восточным впечатлениям», в уборную принесли программки, как это обычно бывает перед каждым спектаклем. Я взглянул и увидел «Кришна и Радха»: