Суламифь Мессерер - Суламифь. Фрагменты воспоминаний

Странное у меня было ощущение на том гала-концерте в Лондоне – ведь, кажется, совсем недавно сестра Рахиль привела меня, в шубке поверх марлевой пачки, в школу Большого: возьмите девочку танцевать…

В Нью-Йорке мне нравится навещать Центральный парк. А здесь, в Лондоне, я люблю ходить на свидания с Гайд-парком.

Еще утро, а Гайд-парк уже умыт, пострижен и причесан, словно над ним всю ночь трудился некий Гулливер-парикмахер. Травинка к травинке, кустик к кустику. Даже знаменитая плакучая ива у озера Лонг-уотер, кажется, накрывает приютившийся здесь ресторанчик не зеленой кроной, а тщательно уложенной дамской прической.

Гайд-парк с примыкающими к нему садами Кенсингтон-гарденс, что неподалеку от дома, где я живу, может служить учебным пособием к столь почитаемому в Британии искусству «зеленого дизайна». Каким образом проложить аллеи и дорожки, чтобы они завершались словно вставленными в рамку чарующими видами? Как создать неподражаемый британский «эффект сюрприза», чтобы один шаг за поворот вдруг открывал перед тобой новую перспективу аллей, новое экзотическое растение, словом, радовал бы приятной неожиданностью?

Всему этому и многому другому учит аристократ Гайд-парк…

Мне нравится на Британских островах. Моя квартира в Кенсингтоне, в двух шагах от школы Королевского балета, стала для меня своего рода гаванью, откуда я отправляюсь в дальние плавания по театрам и балетным школам разных стран. Где-то у меня педагогические премьеры, где-то ждут давние друзья. Особенно часто езжу в Японию и в США, там у меня установились прочные творческие связи. В конце 80-х годов я получила американское гражданство.

Но конечно, и здесь, в Европе, много высокопрофессиональных балетных коллективов, куда меня обычно приглашают преподавать.

Не люблю я, знаете, сидеть на одном месте, не люблю. Иногда я перебираю старые снимки и вижу на них моих знакомых и близких – молодых красивых людей. Но я знаю: сегодня они уже в конце пути и жизнь кое-кого прошла в четырех стенах и на трех улицах. На мой взгляд, создать свой собственный мирок и существовать в изоляции от бескрайнего, данного нам Всевышним мира – страшно. Это, к сожалению, относится и к людям, которые имели возможность жить по-другому, в частности ко многим моим приятелям в Лондоне, Нью-Йорке или Париже.

Каждый раз, когда мне предлагали на Западе постоянную, «пожизненную» работу, я не соглашалась. По-моему, это значило бы обеднить свою жизнь, провести ее на цепи в одном месте. Хватит с меня московских цепей.

Думаю, еще в первую поездку на Запад в тридцатые годы обуяла меня страсть к свободному передвижению, мной «овладело беспокойство, охота к перемене мест».

А в те времена, когда я мучилась бессонницей, потрясенная арестом Миши Плисецкого и Рахили, когда потом переживала, что Майю не пускают в зарубежные гастроли, да и просто когда Госконцерт и Минкульт прятали под сукно адресованные мне приглашения преподавать в западных труппах, – именно тогда особенно остро чувствовала я стремление к свободе, к вольному перемещению в пространстве, по городам и континентам. Эта страсть не отпускает меня и до сих пор.

Расскажу вам, как я ездила преподавать в Марсель, к французскому хореографу Ролану Пети. В общей сложности я провела там больше двух лет.

Выпускник школы парижской Оперы, Пети создал в конце 40-х годов труппу Балет Парижа, просуществовавшую десять лет. А в начале 70-х – Балет Марселя.

В 1969 году Москва впервые увидела его «Собор Парижской Богоматери», привезенный труппой парижской Оперы. Эта постановка совершенно очаровала расположившуюся в партере Большого впечатлительную даму по имени Суламифь. Я аплодировала до боли в ладонях. То представление «Собора Парижской Богоматери» до сих пор стоит у меня в глазах, будто я видела его вчера.

«Собор» мог бы служить фирменным знаком Ролана Пети – крупнейшего хореографа современности. От первой ноты оркестрового вступления до финального занавеса спектакль выдержан в неповторимом ключе Пети. Главное в нем, я бы сказала, – интеллектуальная рафинированность.

Создавая свои балеты, Пети вольно смешивает стили классического и современного балета, мимического театра и даже кабаре.

Удивительно, но получается отнюдь не эклектика, а магический сплав, о котором, точно о хорошем французском вине, можно лишь сказать: «О, это настоящее!»

Позднее мне довелось увидеть на разных сценах, в исполнении разных трупп, прежде всего Балета Марселя, практически все лучшие постановки Ролана. По душе мне пришлись и «Юноша и смерть», и «Бродячие актеры», и «Потерянный рай», и «Кот в сапогах» на музыку из разных произведений Чайковского, и, конечно, «Кармен» – пожалуй, наиболее популярная работа Пети.