Эдита Пьеха - От чистого сердца

Наши гастроли продолжались целый месяц. Выходными были только понедельники, мы гуляли по распродажам, хотя особо не разгуляешься: посольство оставляло нам от гонораров лишь 50 франков. И в течение всего этого месяца Кокатрикс с супругой заботились обо мне, иногда давали корректные наставления, подсказывали что-нибудь.

Но, даже находясь в Париже, я чувствовала на себе пристальный взгляд советской системы, которая не упускала нас из виду даже за пределами СССР. Параллельно с выступлением Московского мюзик-холла в «Олимпии» на одной из открытых площадок выступали «Битлз». Я обратилась к Кокатриксу: «Хотелось бы попасть на «Битлз», вы мне поможете?» – «Конечно, конечно», – ответил он. Но так было заведено в то время, что советским артистам во время поездок за границу нельзя было нигде ходить без сопровождающих и каждый свой шаг надо было согласовывать. Поэтому за разрешением сходить на концерт «Битлз» я обратилась к директору Московского мюзик-холла Надежде Аполлинаровне Казанцевой: «Мне можно сходить на «Битлз», господин Кокатрикс обещал билет?» И услышала в ответ: «Вы что, сошли с ума?! Вы позорите…» И далее последовала долгая тирада про то, что мой моральный облик не соответствует облику советского гражданина. Самое смешное, что она даже не знала, кто такие «Битлз», но быстро мне растолковала, что подобное зрелище не для советской женщины. Так я и не попала на «Битлз», но позже услышала их записи уже благодаря внуку.

Еще во время пребывания в Париже запомнилась история с колготками. В то время в СССР не было колготок, были специальные пояса-резинки, к которым прицеплялись чулки. А я чулки не очень любила, поэтому придумала хитрость: перед выходом на сцену смазывала ноги кремом, чтобы блестели, как будто я в чулочках, и никак не могла предположить, что это может вызвать какое-то недоумение у жены Кокатрикса. И вот после просмотра программы она меня попросила зайти к ней. Я захожу, а она говорит: «Давайте мы вам купим колготки». А я ей: «Зачем? У меня ноги и так красивые!» – «Нет, на сцене свои законы, да и вообще парижанки всегда ходят в чулках». И в тот же день она купила несколько пар роскошных колготок и преподнесла их мне в подарок. И потом я узнала, что даже в большую жару парижанки ходят по улице в чулках, а я на сцену «Олимпии» вышла без них! Благодаря жене Кокатрикса я запомнила, что это преступление выходить на сцену с голыми ногами, как я делала. Задор юношеский – ну что, подумаешь, загорелые ноги, сойдет! Так что я после «Олимпии» стала всегда выходить на сцену в чулках, а потом уже в колготках.

Тогда же произошел еще один курьезный случай. Я впервые попала на банкет в советском посольстве в Париже. Слева огромное количество приборов, справа столько же. Растерялась. А дипломат, сидевший рядом, тихо мне сказал: «Начинайте брать приборы с края, все совпадает с меню».

На другом банкете, устроенном в мою честь, мне преподнесли большое блюдо белых «колбасок». За столом было всего пять человек, а я смотрю на блюдо и думаю: что с ним делать? Никогда в жизни я не видела такого кушанья, к тому же сидела без очков. И не разглядела, что это салфетки на серебряном блюде. Вдруг мне говорят: освежите руки. И я благодарно выдыхаю: спасибо! Как будто меня приговорили к смертной казни и помиловали. Взяла салфетку, небрежно встряхнула и сделала вид, будто каждый день совершаю эту процедуру. Меня все время бросали, как котенка в море. Я плавать не умела, но быстро училась уже в воде, лишь бы не уронить достоинство, которым всегда дорожила. На банкете не стала бы есть вообще, прикинулась бы, что не голодна, только бы не опозориться. Но до сих пор запомнила слова Брюно Кокатрикса – он был президентом общества гурманов Парижа: «Умение получать удовольствие от вкусной еды – тоже признак высокой духовности, потому что человек, который неравнодушен к хорошо приготовленной пище, это человек с утонченным восприятием жизни…»

В 1969 году состоялась моя вторая поездка в Париж, и опять я выступала на сцене «Олимпии», на этот раз вместе с Ленинградским мюзик-холлом, вела на французском языке весь концерт, были в программе и мои сольные номера. Именно тогда пришло понимание, что я могу выступать и без «Дружбы». Но до серьезных перемен было еще далеко.

Во второй мой приезд в Париж я узнала, что даже на французской земле нахожусь под неусыпным наблюдением СССР. Тогда я уже выступала «звездой» концерта и, зная, как хорошо Кокатрикс ко мне относится, подошла и говорю: «Вы не могли бы мне занять денег? Вы часто приезжаете в Советский Союз. Я бы у вас сейчас заняла, а в Москве отдала бы в рублях». Мне очень хотелось купить гриль, а стоил он, прямо скажем, недешево. Он долго смотрел на меня, онемев, наконец сказал: «А куда вы их деваете? Мы же платим вам 2000 франков». Так случайно все и выяснилось: наши гонорары уходили в посольство, которое потом выдавало деньги только на самое необходимое, в виде суточных. Узнав это, Кокатрикс сначала кричал на весь кабинет, а потом нажал кнопку, вызвал свою помощницу и сказал: «Вы должны покупать Эдит все, что она попросит».