Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Возле этого сценария стали вертеться различные личности, мало мне понятные – не наши. Время шло, фильм не снимался. Наконец появился какой-то эстонец из «Таллин-фильма» Арнольд. Сказали: «Вот такой режиссер! Юрик, вот такой режиссер!» Я с ним встретился, поговорил: понимает все, что ни скажу – прекрасно! Я говорю: «Арнольд, я за картину спокоен». Только он мне сразу сказал: «Я хочу взять своего оператора, который работает у нас в штате». Я спрашиваю: «Как фамилия?» Он называет. Я говорю: «Такого не слышал никогда». Он говорит: «Я с ним учился во ВГИКе». Ну, хозяин – барин. Я говорю: «Арнольд, раз ты хочешь, я не буду тебе перечить». (Хотя я сам обещал картину другому, который в Африке еще сидел и писал мне письма: Юра, возьми меня на эту картину.)

Ну, они уехали – Арнольд и этот оператор, уехали на неделю снимать эпизод. Проходит неделя – их нет. Десять дней, пятнадцать, двадцать пять – приезжают. Арнольд говорит: «Все, картину мы фактически сняли». (Эстонцы не выговаривают букву «б», они вместо нее говорят «п». «Пыла польшая порьпа, но картину сняли».) Я говорю: «Ты мне ничего не рассказывай, я посмотрю материал». – «Я хочу рассказать, тут одна такая придумка…» Я говорю: «Нет, нет, не надо мне ничего рассказывать».

Наконец материал проявили, и Игорь Беляев – мой товарищ, наш худрук и я сидим в зале. И просмотрели мы 1100 метров узкой пленки из 1900, которые я всего имел. Все сырое, без звука, не монтировано ничего абсолютно.

Разве что нас с Беляевым не вынесли из этого зала вперед ногами. Из 1100 метров 400 метров – сцена в ресторане, где одни едят, другие танцуют, а девица поет: «Лето, ах, лето…»

Я говорю: «Ароша, ты меня извини, конечно, нас с тобой вместе кастрируют, но я только хочу знать, зачем ты это снимал?» Он сказал: «Знаете, Юрий Иосифович, когта моряк далеко от перега, он все время думает о лете. И вот перег для него – это ресторан, певица». Ну, логика действительно абсолютно железная!

Начался дикий скандал. Фактически истрачено две трети пленки. Арнольд, который живет в Москве у родственника, говорит: «Я воопще по-русски плохо разговариваю». И делает вид, что он ничего не понимает.

Я был вынужден поехать в эту экспедицию сам. Но вдобавок я разбил себе руку – как старый радист, вешал антенну и раскровянил левую руку при падении с дерева. В общем, с подвешенной рукой, с отвратительным семейным бытом уехал в Арктику. С Арнольдом.

Мы приехали в Мурманск и решили просто дойти на ком-нибудь хотя бы в район, где работают ледоколы, потому что обстановка на Северном морском пути была очень благоприятная. Нам говорят: вот ледокол «Сорокин» идет через два дня – давайте на «Сорокин».

Когда мы стали погружаться на «Сорокин» (замечательный ледокол, прекрасный ледокол, очень комфортабельный, действительно очень хороший – финской постройки), ко мне подошел офицер с «Сорокина» и говорит: «Скажите, пожалуйста, вы… Как ваша фамилия?» Я говорю: «Моя фамилия Визбор». – «Вы тот самый Визбор?» – «Да, наверное, тот самый». – «И под своей фамилией?» – «Да, другой нету». – «Ну, хорошо, я – первый помощник, я к вам зайду». И когда он ушел, я вспомнил, что на флоте отменены помполиты, комиссары. Первый помощник – это и есть заместитель по политчасти, в отличие от старшего помощника. И он потом все время бдел – всячески впрямую провоцировал меня на различные разговоры. Но потом он стал нуждаться в различной моей помощи – в частности, когда через одиннадцать или двенадцать дней плавания произошла «забастовка».

На ледоколе из девяноста человек приблизительно пятнадцать женщин с примерным диапазоном возраста от шестнадцати до ста восьми лет. Зинаида Ивановна – главная буфетчица, прекрасная женщина. У нас с ней была масса очень интересных разговоров, как-то все по-родному. И однажды утром прихожу завтракать, смотрю: стюард подает. Я говорю: «Где Зинаида Ивановна?» Он подходит ко мне и говорит: «Юрий Иосифович, бабы-то запили». Они взяли с собой пару канистр спирта, закуску, пошли в твиндек, закрылись там (твиндек – это такие подвалы судна, куда без автогена, если с той стороны не откроют, не прорваться) и там гуляют.

Днем первый помощник нашел меня (это было уже где-то в Карском море) и говорит: «Юрий Иосифович, у нас неприятность такая на борту – пойдемте, помогите мне на переговорах. Это местная «Солидарность». Я говорю: «Ну, я-то что? Я здесь – гость». – «Нет, нет, Борман, вы своим словом…»

В общем, я все-таки пошел с ним туда. Пришел. Конечно, народ гуляет. Он постучал. «Откройте, это, – говорит, – такой-то». Они там: «Пошел ты…» – «Зинаида Ивановна, открывайте, вы – член профбюро…» В общем, все дело продолжалось больше суток. Потом они все вышли оттуда (это без меня уже было) и приступили к своим обязанностям с большой печалью, в грустях.