Антон Тарасов: Сплетение песен и чувств

Это только для рифмы.

Народу в парке и на берегу было немного, летом на островах особое оживление начинается к вечеру. Артём разделся и остался в одних трусах. Проведя пальцем по ребрам, он пообещал себе лучше питаться: Артём действительно был довольно худ.

У берега в воде плескалась ребятня. Загорелый мужчина с огромным брюхом, очевидно, здешний завсегдатай, оставил на берегу велосипед и залез в воду прямо в шортах. Проплыв метров пять, он повернул обратно, выбрался на траву и долго прыгал то на одной, то на другой ноге, выбивая воду из ушей.

– Ох, хо-ро-шо! – прокряхтел он и плюхнулся недалеко, буквально в паре метров.

Артём даже почувствовал, как вздрогнула земля.

– Как водичка? – смущаясь, спросил он.

– А, водичка просто ска-зоч-на-я – слегка заикаясь, весело ответил толстяк. – Беги, окунись, я при-смо-трю за па-ке-том. Такая жа-ра в этом году, та-кая, что и в Аф-ри-ку ехать не надо, все ззз-десь, у нас.

– Это точно! – заметил Артём. Поддерживать беседу ему не хотелось совершенно. Здесь не было тех, кто бы знал его или следил за ним. Артёму казалось, что здесь он в одиночестве, расслаблен и предоставлен сам себе. В его понимании это был отдых, самый настоящий отдых. Артём спрятал часы и плеер с наушниками под свернутые шорты и майку и, потягиваясь и поправляя трусы, направился к воде.

Вода и впрямь была сказочной: прохладной и совсем чистой. Артём неуверенно ступил, ощутил под пяткой что-то колющее и инстинктивно одернул ногу. В песке лежал большой осколок бутылки.

– Вот дрянь – выругался Артём. – Везет же мне! Решил искупаться! Ага!

Он сделал шаг влево и снова зашел в воду. Плавать он почти не умел, а потому ступал осторожно. Зайдя чуть выше пояса, он остановился, окунулся пару раз и обрызгал себя водой. Прохлада заструилась по телу, выходить из воды совершенно не хотелось.

– Смо-три – крикнул с берега толстяк. – В та-кую жару надо по чуть-чуть. Выходил из до-ма – бы-ло трид-цать два градуса, бе-речь се-бя на-до. Окуну-лся и доста-точ-но.

На последнем слове толстяк не только споткнулся три раза, но и произнес его настолько гнусаво и противно, что Артём поморщился. Действительно, нужно было выходить из воды, иначе сразу разморит, тем более после выпитого практически на голодный желудок пива.

Артём с разбегу взобрался на берег, попрыгал на траве. После купания на берегу казалось уже не так жарко, но тело обсохло за считанные минуты: ветер с залива, несмотря на зной, дул в полную силу.

Артём расстелил на траве пакет, подложил под голову свернутую одежду и растянулся на спине.

– Как хорошо! – сказал он сам себе, распутывая провода наушников и включая плеер.

Артёму казалось, что лежит он где-то на берегу южного моря, на пляже, и наслаждается солнцем, предоставленный сам себе. Конечно, на море он никогда не был, но легко мог представить себе, каково это, наслушавшись многочисленных рассказов в общежитии. Его соседи по комнате как раз уехали на отдых с родителями – один в Турцию, другой в Крым. Где-то в глубине души он им немного завидовал, хотя понимал, что поехать куда-то один, без Алины, просто не сможет.

Он снова думал о ней: напишет или нет, отдыхает или нет, загорает или нет, вспоминает о нем или нет? На все эти вопросы он мысленно отвечал положительно, представляя, как то же самое, смеясь в полный голос и широко улыбаясь, делает Алина.

Идти вечером по промзоне было непривычно: люди шли к троллейбусной остановке или к железнодорожной станции на электричку, а Артём шел мимо серых бетонных стен по направлению к проходной. Он нисколько не опаздывал и не волновался по этому поводу. Его мысли занимало другое: от Алины не было ни строчки, и на последнее сообщение она вообще не ответила.

«Ладно, утром вернусь, она уже точно напишет, – успокаивал себя Артём. – Приду, а на столе телефон и сообщение от нее. Прочту и лягу спать, и она будет мне сниться».

В лучах заходящего солнца комбинат выглядел впечатляюще. Что-то сюрреалистическое было в красно-желтых бликах, разбросанных по оборудованию компрессорного цеха. Его трубы, по которым текли вода, соленый рассол для охлаждения и что-то еще, были не грязно-зеленого, а какого-то непонятного красноватого цвета, а само здание цеха, построенного из красного кирпича, казалось заметно выше и новее. На закате оно словно преображалось, молодилось: не были заметны трещины, сколы и проросший тут и там между кирпичей темный мох.