Юлиан Семенов - Бомба для председателя

– Видите ли, Люсо-сан, вы должны делать скидку на пропагандистский аспект вопроса. Мао нужно было сплотить народ. Как можно иначе сплотить народ, если нет войны, а в стране масса трудностей?!

– Значит, партия, которую возглавлял Мао, не знала о том, что происходило в стране, возглавляемой Лю? Как же тогда быть с руководящей ролью партии в красном Китае?

– Партия и была лидером общества, она и поняла, что бюрократы перекрыли путь молодому поколению к управлению страной.

– Значит, раньше ничего не понимали, а потом вдруг взяли и поняли! А что поняли? Окружены старыми шпионами и врагами, да? И кто же это понял? Молодой Мао? Ему сколько? Сорок? Или пятьдесят? Он что – уступил свое место молодому? А может, он просто заставил молодого хунвейбина пытать стариков – своих соратников по революционной борьбе – для того, чтобы самому стать живым богом? Бросьте вы о бюрократии, Онума-сан. Просто Мао захотел быть единственным... А для этого надо забыть многое и многих. Он решил сделать так, чтобы нация лишилась памяти.

– В ваших словах есть доля истины, Люсо-сан... Но вы судите о предмете лишь по последним событиям и делаете из Лю мученика. А ведь он с Мао вместе в свое время предал анафеме бывшего секретаря ЦК Ван Мина... Они тогда обвинили его в тех же грехах, в которых сейчас Мао и Линь Бяо обвиняют Лю. И чтобы это самопожирание было последним, Мао сделал ставку на молодежь. Поймите же, когда выстроена перспектива, надо во имя великой цели уметь идти на определенные жертвы! Но разве цель – призвать молодежь к борьбе против всех и всяческих проявлений бюрократизма – это не здорово?

Люс рассмеялся. Он продолжал смеяться, прикуривая от спички, зажженной предупредительным Онумой.

– Какая перспектива, Онума-сан? – сказал он. – Молодежь-то ведь повзрослеет! Она прочитает о подвигах маршала Пын Дэ-хуая во время освободительной корейской войны. Она услышит о том, что именно Чжу Дэ создавал Красную Армию Китая! Это еще пока в Китае мало радиоприемников, с информацией туго. Мао сделал ставку на китайскую стену, но ведь скоро телевизионные программы будут со спутников передавать! Какая там стена! Ни одна стена не выдержит натиска информации... А что касается сегодняшнего дня... Знаете, лично мне очень не нравится, когда борьба с бюрократией сопровождается сожжением книг Шекспира, Толстого и Мольера...

– В большом надо уметь жертвовать малым, Люсо-сан.

– Это ваша первая ошибка за все время, Онума-сан. Шекспир и Толстой – это, по-вашему, «малое»? Да все бюрократии мира, вместе взятые, ничто в сравнении с гением одного из этих писателей!

– Почему вы оперируете именем русского писателя, Люсо-сан?

– Вы думаете, я путешествую на деньги Москвы? А почему не Лондона? Я оперировал и Шекспиром... Нет, Онума-сан, просто Шиллера в Пекине пока не сжигали.

– Я там был, когда разбивали пластинки Бетховена.

– Спасибо за информацию. Вы не делали фотоснимков этого эпизода «по борьбе с бюрократизмом»?

– Делал. Но, к сожалению, пленка была засвечена китайской таможенной службой.

– Странно, вы их апологет – и такая неуважительность...

– А это ваша вторая ошибка, Люсо-сан. Я отнюдь не являюсь апологетом красного Китая. Я лишь стараюсь быть объективным. Я патриот Японии, Люсо-сан, в такой же мере, как и Китая...

– Китай – руки, Япония – голова, Азия – матерь планеты, так, что ли?

– Не совсем так. Это было бы дискриминацией по отношению к другим нациям.

– Ваша водка очень легкая, Онума-сан.

– Не скажите, Люсо-сан. Она легка до той поры, пока не надо вставать из-за стола. Я не задал вам обязательного вопроса: как вам показалась Япония?

– Вам бы надо иначе сформулировать вопрос: «Вы в Японии впервые?» А потом спрашивать, понравилась ли мне Япония.

– Вы хотите сказать, Люсо-сан, что вам ясно, зачем я с вами беседую? Вы хотите дать мне понять, что вам ясна моя роль?

– Именно. Именно так, Онума-сан...

– Так вот о Дорнброке... Не стоит вам, Люсо-сан, восстанавливать против себя Азию. Вспомните, что случилось с Якобетти... Стоило ему сделать безжалостный фильм об Африке, как его предали остракизму во всем мире: сильные уговорились делать политику на защите слабых. Я имею в виду словесную, ни к чему не обязывающую защиту. Она страшна лишь для художников; военных, бизнесменов и министров она не касается.

– Чен Шен просил вас попугать меня? Или кто другой?

– Вы не правы, Люсо-сан, меня никто не просил пугать вас. Меня просили, поскольку я знаю немецкий, сказать вам то, что я сказал. Не надо унижать азиатов вашей правдой. Занимайтесь Дорнброком в Германии. Но не надо впутывать в это ваше дело Азию. Гонконг – особенно. Вас проклянут и правые и левые. Энцесбергер и Годар держат у себя в домах портреты левых ультра.