Уильям Йейтс - Пьесы (сборник)

НОНА. Ну нет. Он возненавидит тебя.

ДЕСИМА. Плохо ты разбираешься в мужской любви. Если Святой Образ в церкви, где ты на Пасху ставишь свечи, так мил и приветлив, почему же ты возвращаешься домой с ободранными коленками?

НОНА (в слезах). Я поняла! Ты жестокая, плохая женщина! Ты не будешь играть эту роль, чтобы Септимуса забрали в тюрьму, а ведь он настоящий гений и не может позаботиться о себе.

Заметив, что Нона заливается слезами, Десима делает еще одну попытку завладеть омаром и почти достигает цели.

НОНА. Нет! Нет! Ничего не получишь! Я разобью бутылку, если ты подойдешь близко. Никакая другая женщина не обходится так с мужчинами, как ты, а ведь ты давала обет в церкви. Да, да, так оно и есть! И молчи! (Десима опять пытается взять омара, но Нона, все еще плача, прячет его в карман) Даже не думай о еде, ничего не получишь. Я никогда не давала брачный обет в церкви, но если бы дала, не стала бы обращаться с мужем, как с ослом лудильщика. Если бы я поклялась перед Богом… Нет, меня хорошо воспитали. Моя мать всегда говорила, что нелегко затащить мужчину в церковь.

ДЕСИМА. Ты влюблена в моего мужа.

НОНА. Только потому, что я забочусь, как бы он не попал в тюрьму, ты решила, будто я влюблена в него. Бессердечной женщине никогда не понять, как можно жалеть мужчину, в которого не влюблена, ведь ты никогда никого не жалела! Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму. И если ты не сыграешь эту роль, ее сыграю я.

ДЕСИМА. Когда я выходила за него замуж, то заставила поклясться, что он не будет играть ни с кем, кроме меня, и ты об этом знаешь.

НОНА. Всего один раз, к тому же в роли, которая никому не может принести славы.

ДЕСИМА. Так всё и начинается. А потом тебе всю жизнь придется произносить слова, которые никто не будет слышать.

НОНА. Один разочек Септимус нарушит клятву а роль я уже выучила.

ДЕСИМА. Ни для кого на свете Септимус не нарушит клятву.

НОНА. Один человек есть, ради которого он это сделает.

ДЕСИМА. Ты имеешь в виду себя?

НОНА. Да, себя.

ДЕСИМА. Ты помешалась.

НОНА. Или у меня есть тайна.

ДЕСИМА. Неужели? Небось утаскивала Септимуса в уголок и нашептывала ему, какая у него плохая жена, а ему только и надо, что поговорить обо мне.

НОНА. Ты думаешь, будто знаешь все его мысли, потому что ты колдунья.

ДЕСИМА. Я колдунья и потому знаю его мысли. Помнишь, как в его песне? Мужчина начинает (поет):

А женщина отвечает:

НОНА. Ты знаешь все его мысли. Как бы не так! С глаз долой, из сердца вон.

ДЕСИМА. Тогда смотри, что у меня за лифом. Септимус посвятил это мне. Он воспел меня, мою красоту – глаза, волосы, цвет лица, фигуру, талию, ум – всё. А есть и другие стихи. А вот еще одно, коротенькое, которое он дал мне вчера утром. Ведь я прогнала его, и ему пришлось спать одному.

НОНА. Одному?

ДЕСИМА. Он лежал один, не мог заснуть и сочинил песню, в которой желает себе ослепнуть, чтобы не мучаться, глядя на мою красоту. Вот, слушай! (Опять поет.)

НОНА. Конечно же один в постели. Я знаю, это длинное стихотворение, я знаю его от начала до конца, знаю наизусть, хотя не читала из него ни слова. Четыре строчки в каждой строфе, четыре ударения в каждой строчке, всего четырнадцать стихов – будь они прокляты!

ДЕСИМА (достает рукопись из-за лифа). Ты права, четырнадцать строк. Здесь стоят цифры.

НОНА. И там еще одно – из десяти стихов, в каждом из которых по четыре и три стопы.

ДЕСИМА (заглядывает в другой листок). Да, все стихи из четырех и трех стоп. Но откуда ты знаешь? Я никому их не показывала. Это наша тайна, его и моя, и никто не должен о них знать, пока они не полежат у меня на сердце.

НОНА. Они лежат у тебя на сердце, но были сочинены у меня на плече. Ага, и на спине – рано-рано утром. Сколько ударений в строчке, столько раз он пробегал пальцем по позвоночнику.

ДЕСИМА. Бог ты мой!

НОНА. Из-за того, в котором четырнадцать строчек, я не спала два часа, а когда он закончил со стихами, то еще час лежал на спине и махал рукой, сочиняя музыку. Мне он нравится, и я позволила ему думать, будто сплю – и в тот раз, и когда он сочинял другие песни. А когда он сочинял то короткое стихотворение, которое ты пела, он так радовался, что вслух произносил слова о том, как лежит один в своей постели, думая о тебе, и я разозлилась. Я сказала ему: «Неужели я некрасива? Повернись и посмотри на меня». Покончим с этим, ибо даже я могу понравиться мужчине там, где горит одна свечка. (Она берется за ножницы, которые у нее на шее, и принимается кромсать платье Ноевой жены.) Теперь ты понимаешь, почему я могу играть эту роль, как бы ты ни злилась, и тебе не выставить меня со сцены. Держись за своего Септимуса, если хочешь. Мне все равно. Я распорю кое-какие швы, а потом сошью все снова – иголка и нитка у меня наготове.