Осип Назарук - Роксолана

– Ешь и повествуй, что нового слышно, – обратился к нему отец Лука.

– Не знаю, с чего и начать, – печально отозвался отец Иоанн.

– С дел нашей церкви, – степенно подал голос отец Феодосий.

– Само собой, – отвечал отец Иоанн.

Потянулся, взял ломоть ржаного хлеба, намазал маслом и, снова положив его на деревянную тарель, начал:

– Святую нашу церковь вконец разорили и одолели иерархи-латиняне, а теперь еще и властвуют над нею. – Потом не сдержался, добавил: – А наши торгаши грабят ее и со своей стороны.

– Но и врата адовы не одолеют ее, – набожно заметил игумен Феодосий.

– Так-то оно так, – возразил отец Иоанн, – да только что ни день, все труднее становится дышать. Гордость, лихоимство, разврат, обжорство и пьянство – все без исключения грехи тяжкие видим мы среди чужих. А ведь они правят нашей церковью. И Господь все не выведет ее из-под чужого ярма!..

Львовский священник горько усмехнулся. На это отец Феодосий сказал:

– Так ведь и мы не без грехов. А в особенности губит нас один грех, главный, – леность. Из-за нее нам столь тяжкое искупление. Повидал я свет и разных людей, бывал в Иерусалиме, в Антиохии и на Святой Горе Афонской, но нигде не видал, чтобы так редко брались за книгу, как у нас. Оттого и не научены мы оборонять свою церковь от вражьих посягательств!

– Ты все о своем, отче игумен, – заметил отец Лука. – А я уж тебе не раз говорил и теперь скажу: оно, может, и так, да не совсем. Где же эти книги людям добыть? И за что купить, а? За что? А еще и женатому священнику, да при нынешней дороговизне! Церковные земли присвоили старосты и ксендзы. Татарские набеги вздохнуть не дают. И это никого не печалит! Дивно, что в это лето их здесь еще не было. Но слухи уже доносятся. Крестьяне вконец обнищали и дальше нищают. Мещанство тоже, потому что шляхта взяла всю торговлю в свои руки, хоть и кричит, что это ей «не по чести». А наших священников тут и там на панщину гоняют! Какие уж тут книги?!

Воцарилось тягостное молчание. Отца Иоанна, которому предстояла дорога в Каменец, встревожила весть о надвигающейся опасности. Однако он тотчас успокоился, подумав, что брат, если узнает что худое, непременно сообщит ему об этом перед отъездом.

А отец Лука, переведя дух, продолжал:

– Вот взять, к примеру, меня. Говорят – выдаю дочь за богача. Но ведь и голой ее отпустить не позволю себе. А во что обойдется мне эта свадьба? Один локоть атласа нынче по двадцать грошей, а фаландаша – все тридцать пять. И во что ее одеть? За какие деньги?

Он умолк на мгновение, а затем продолжил, ибо нечего ему было таить от брата и приятеля-игумена:

– А сама свадьба! Какая-то жалкая щука – два гроша, карп – и того больше, гарнец вина – сорок грошей, фунт шафрана – семьдесят, голова сахару – сто пятьдесят, а перец – и все триста. А где байберка [29]шелковая, где кафтаны парчовые? А киндяк [30]хлопчатый вышитый да чинкаторы [31]златотканые? Ведь и сам я, и жена моя должны выглядеть завтра не хуже людей! Вы, отче игумен, одну рясу имеете, так что вас все это не заботит!

– Ты что-то разболтался, как торгаш, – заметил брат. – Уж больно быстро сказалось на тебе новое родство!

– Прошу прощения, – смутился отец Лука. – Но если б вам жена целый месяц только о том и толковала, какие ей к сему дню надобны шелка да шитье, то и у вас накипело бы так, что хоть первому встречному плачься!

– Ну и благодари Бога, что только одну дочь имеешь, да и ту завтра в чужие руки отдаешь, – проговорил брат.

– Я-то благодарю, – отвечал отец Лука. – А вот с какой стати ты так ретиво взялся сватать ее за какого-то убогого? Чтобы горе мыкала, как ее отец мыкает, а?

Тут подал голос игумен:

– Хотите гневайтесь, хотите нет, но я правду скажу! Не будь у нашего священства семей – а с ними и сокрушения о свадьбах, приданом, да фаландашах, да байберках и прочей мирской суете, – то и в борьбе с латинством мы бы выстояли! А землицы наша церковь еще от князей прежних и народа имеет столько, что сотню лет будут брать – и все равно хватит нам! Не в ней дело, братья, а в том, что для борьбы с латинством нет у нас того оружия, коим враг владеет. Истинно говорю, да вы, видать, не хотите познать истину!

С этими словами игумен обернулся к хозяину дома и с сожалением произнес:

– Пусть пошлет Господь счастья твоему дитяти на той стезе, на какую оно ступает. Но разве Богу не было бы угоднее, если б дочь твоя пошла в монахини? Ох и пригодилось бы это дитя нашей гонимой церкви, ибо разумом оно как умудренный муж. Но вы отдаете ее тому, кого сами не любите и не жалуете! И ведь немало у нас монахинь из священнических и панских родов наших. А у ляхов магнаты даже за честь почитают, когда панна из их рода приносит монашеские обеты. Вот чем они нас одолевают! Оттого и чтит народ костел, что видит уважение верхов к костелу. А мы к мирской сласти, как мухи к патоке, липнем! Вот и ждет нас та же доля, что и мух, и сласть обернется лютой горечью. Трухлявеет наша сила, мельчает народ, и спасения ждать неоткуда!